Андрей Меркулов - Крылья земли

Учлет Костров тем временем доел в столовой сметану и сказал своему другу Васе Лосеву:

— Медведь этот совершенно несправедливый. Посмотри на эту пару — сидят себе и воркуют, и настроение у них хорошее. Это потому, что они инструкторы, начальство, и он своих не трогает. А мы для него учебная скотинка.

Пара, о которой говорили учлеты, вовсе не ворковала, а просто ела за соседним столиком кашу. И Костров злился на них совсем без причины, потому что их обоих все уважали, и было за что их уважать. Батраков был инструктором аэроклуба и, кроме того, известным спортсменом. Последнее время он уже не работал с учлетами, потому что получил разрешение командования на рекордный перелет и теперь готовился к этому перелету. Каждый день он тренировался на различных машинах. Она тоже была инструктором, и звали ее Маша Власова. У нее была сильная рослая фигура и загорелое лицо с суровыми сильными чертами. Многие были в нее влюблены, но совершенно безнадежно, потому что она была строгим и требовательным инструктором, а кроме того, неожиданно вышла замуж за Батракова.

Учащийся аэроклуба, а сокращенно учлет, Костров был невысокого роста, худощав, с зоркими светлыми глазами. Он отличался находчивостью, и смелостью и упорством, и строптивым характером. Как-то шли они группой мимо столовой, где сидела на цепи здоровенная злая собака, прозванная «Иммельман». Собака не любила учлетов, потому что они ее дразнили. Она рвалась на цепи и опрокидывалась назад, когда цепь ее душила, и за это ее прозвали Иммельманом.

Случилось так, что собака отвязалась. Ребята заметили это только тогда, когда уже стало слышно у них за спиной ее хриплое дыхание. Увидев собаку, все бросились врассыпную, хотя это было безнадежно, потому что бежать через поле было далеко, а в руках ни у кого не было ничего пригодного для обороны. Кого-то из бежавших в разные стороны она должна была все-таки выбрать. Поэтому беглецы оглядывались и вскоре остановились, не видя за собой собаки. Они увидели, что собака не бежит за ними, потому что Костров остался на месте.

— Беги, Лешка, сожрет она тебя! — крикнул в испуге простодушный Вася Лосев.

Костров ждал. Это была большая собака, и она не станет рвать штаны, а прыгнет сразу, чтобы свалить. Собака прыгнула ему на грудь. Он ударил ее снизу в челюсть и устоял на крепко расставленных ногах, потому что еще раньше, чем летному делу, обучался боксу. Главное было в том, чтобы быть быстрей собаки и ударить точно. Она перевернулась в воздухе, стала на ноги и прыгнула снова. Теперь он ударил ее слева, и, прежде чем встать, она лежала. Потом она прыгнула снова, но уже ниже, и он ударил ее ногой под челюсть. Она стала медленно отходить к себе назад, к конуре, и там легла. Глаза у нее были мутные. Ее стало тошнить. Костров принес ей в миске воды и поставил рядом. Она следила за ним злобными глазами, но не могла встать. Тогда он взял цепь и привязал ее к ошейнику, там, где шерсть стояла дыбом.

— Смотри, цапнет она тебя. Будешь уколы делать от бешенства, — сказали ребята.

Он не стал ее больше трогать, но вечером принес ей котлету от ужина. Котлету он ей кинул, не подходя, и стал издалека с ней разговаривать. Но собака смотрела так, что видно было: она никогда не простит ему обиды. Костровым овладело упрямство. Он стал каждый вечер приносить ей еду и разговаривать с ней. Через месяц Костров добился своего. Сначала она стала есть то, что он приносил, потом уже перестала, встречать его рычанием, но к себе не подпускала.

Заметив эти действия Кострова, начальник аэроклуба сказал:

— Она на вас всех рычит, потому что вы ее дразните. Собака никогда зря не тронет.

Он подошел к ней и властно положил на загривок тяжелую волосатую руку. Собака послушно легла — ничего удивительного: она давно знала, кто здесь хозяин.

— Я сделаю так же, — сказал Костров.

— Если она тебя цапнет, будешь месяц ходить с больной рукой и тогда забудь об аэроклубе, — сказал начальник.

Костров немедленно подошел и положил свою руку на шею собаки. Она лежала смирно, поместив голову между квадратными сапогами грузного человека и ботинками Кострова.

— С собакой все же легче справиться, чем с самолетом, — сказал тогда начальник аэроклуба майор Степанов. — Посмотрим, как пойдет дело завтра. Завтра у нас будет комиссия, запомните все, чтобы был полный порядок.

Вечером, ложась спать в палатке, Костров пожаловался другу Васе Лосеву:

— За что он меня так не любит? Аж почернел весь, когда я подружился с Иммельманом. Собачьей дружбы и то ему стало жалко. Сам он хуже собаки. Вот увидишь, что завтра будет ко мне придираться.

На другой день приехала комиссия обследовать аэроклуб, и они летали в присутствии знаменитых летчиков с орденами. А у одного полковника, старшего в комиссии, была даже Золотая Звезда Героя.

Когда Костров поднялся в воздух, Степанов сказал полковнику, старому своему знакомому по совместной службе на Севере:

— Вот этот парень будет у меня орлом. Только никак не могу приучить к порядку. Никакого понятия о дисциплине. Как был сорванец-мальчишка, так и остался.

— Что ты от него хочешь, он же хорошо летает, — заметил полковник.

— Ты его не знаешь. Это только потому, что я вчера его наказал… А то бы он выкинул сейчас штуку сверх программы. Ему все себя показать хочется. Нашел кого удивить!

— Он хорошо летает, будет из него толк, — сказал полковник, глядя вверх.

Костров уже выполнил свое задание. Дело было простое — взлететь и сесть точно у посадочного знака. Показать точность расчета. Конечно, на глазах у такой комиссии хотелось сделать что-нибудь еще, но это могло для него плохо кончиться. А вдруг и вправду выгонят из аэроклуба. Медведь и так его не любит. Все-таки Костров волновался и сел немного хуже, чем делал это обычно.

— Хорошо сел, лучше других, — сказал полковник.

— Он может еще лучше. Это он на меня сердится, что я ему крылья связал.

Когда Костров подошел с рапортом, начальник сказал ему:

— Вы сели хорошо, лучше других. Но обычно вы можете еще лучше. Не надо волноваться. Повторите задание.

Костров повернулся и снова пошел к самолету.

— Ты сам его дразнишь, — сказал полковник. — Для парня это скучное дело, а ты его второй раз мучаешь.

— Пусть научится прежде всего молча делать то, что прикажут. Это самое главное. Без этого я его при всех талантах за версту не пущу к авиации. Я из него человека делаю, это потруднее, чем лошадь объездить или облетать машину.

Костров сел лучше, чем раньше, но все-таки хуже, чем мог. Он никак не мог еще справиться со своим волнением. Когда он снова подошел рапортовать, Степанов сказал ему:

— И все-таки вы можете лучше. Если сами не возражаете, попробуйте еще раз.