Анастасия Зорич - Встречи... Разлуки...

— Мой? — негромко переспросила Елена Ивановна.

Он словно не заметил горечи в этом вопросе. И, хотя понимал, что, прожив столько лет с Лелей, ему не следует этого говорить, не сдержался. Что-то мешало их прежнему пониманию друг друга, вызывало раздражение.

— Да, твой! Оказывается, такой отец, как я, его не устраивает.

— Время ты выбрал не совсем подходящее для упреков.

Николаю Степановичу стало неловко за неуместную, глупую вспышку.

— Я лишь повторил его слова, — сказал он уже спокойней.

Елена Ивановна молчала, потрясенная тем, что у мужа с сыном могло быть такое объяснение, и тем, что Николай в такую минуту как бы переложил на ее плечи вину в уходе сына из дому. Даже если б все было так, он не должен был наносить новый удар.

Она подняла голову, взглянула на мужа. Вероятно, не так истолковал какую-нибудь Васину фразу, думала она. Коля взвинчен, рассержен. И ей порой все кажется преувеличенным. Волнения из-за сына, неприятности на работе. Сейчас она просто не в силах здраво судить обо всем.

Долго сидели они в полумраке.

Николай Степанович молча поглаживал плечи жены, и ей стало легче, казалось, Вася и в самом деле никуда не уехал. Ушел сгоряча из института, повздорив, с отцом. Отсиживается, вероятно, у товарищей, а уйдет Николай в рейс — сын вернется. Куда ему, не приспособленному к жизни, привыкшему к опеке, деваться. Если б в самом деле уехал, так в записке хоть бы намекнул, куда едет. Вернется, и все опять наладится. Чего не случается в семье, даже в той, где родные дети?! Ей ли не знать. Ей, к которой приходят отцы и матери, просят помощи и совета.

— Леля, — Николай Степанович заглянул ей в глаза. — Хочешь, пойдем к Реутовым. Встретил Михаила Александровича, он пригласил.

— А может, лучше посидим дома?

— Я бы с удовольствием никуда не пошел, но неудобно. Начальство, хоть и не мое, соблаговолило позвать. Тут уж ничего не поделаешь, надо идти, — пошутил он и поднялся. — Ключи оставим у Жени, чтобы наш путешественник не сидел на лестнице, если ему вздумается вернуться домой ранее намеченного срока.

— Ты так считаешь?! — радостно улыбнулась Елена Ивановна. Наш путешественник — это уже как прежде. Коля убежден, что он не уехал. Даже лучше, что пойдут они к Реутовым. Там, среди людей, улягутся волнения. И Николая нельзя все время держать в таком нервном напряжении. Ему в рейс, а отдохнуть не пришлось.

— Я сейчас! — Елена Ивановна взяла ключи и вышла.

Вернулась радостная, с газетой в руках.

— Хорошо, что заглянула в ящик. Смотри. Это мы с Осадчим сочинили! Ох и будет завтра шуму. Молодцы ребята, напечатали!

Николай Степанович с улыбкой покачал головой.

— Можно подумать, что тебе больше всех нужно! Ну, дай же газету. Я прочту!

— Я знал, что за Татьяну Константиновну благодарить будешь. Культурная, обаятельная женщина и общественница. Наслышан даже о диспутах, которые она устраивает в красном уголке. — Реутов взял со стола бутылку и выжидающе взглянул на Николая Степановича.

— Верно! — подтвердил тот. — Теперь всюду чистота, порядок.

— То-то же! — удовлетворенно произнес Реутов и стал доливать рюмки лимонным соком.

— Мне, пожалуйста, вина, — сказала Елена Ивановна.

— И мне, Не представляю, как вы пьете эту отраву, — смеясь, проговорила жена Реутова, Лина Петровна, молчаливая женщина с серьезным внимательным взглядом. В обращении с окружающими она держалась приветливо и просто. Просто были причесаны на прямой пробор ее темные седеющие волосы. И в квартире ничего кричащего, ничего вычурного.

Но главным образом пленили сердце Елены Ивановны дети Реутовых. Мальчик лет шестнадцати и, вероятно, годом младше его девочка, с таким же бледным и строгим, как у матери, лицом.

Ребята сидели за столом, не вмешивались в разговоры старших, лишь изредка, после какой-либо шутки, обменивались улыбками.

Посидев со взрослыми, девочка тихо спросила:

— Можно из-за стола? — Так, видно, было принято в этом доме.

Мать ответила легким кивком. И когда ребята, осторожно отодвинув стулья, встали, сказала:

— Вы собирались в кино? Моя сумка в спальне, Ириша. На обратном пути зайдите в гастроном, купите, что нужно на утро.

— Хорошо, мама.

Капитан Каминский, взяв из рук Реутова бутылку, глубокомысленно изрек:

— Должен сказать, что это пойло, действительно, не для дам. Тебе, Томочка, чего налить? — Его костистое, горбоносое лицо с небольшими зеленоватыми глазами было нарочито серьезным, словно он задал жене очень важный вопрос.

— Мне, пожалуйста, «пойла»! — прощебетала Томочка, подняв на мужа лукавые глаза.

— Все слышали, что сказала моя жена? — с притворным изумлением воскликнул Каминский. Был он лет на десять старше своей супруги, ревниво следил за каждым ее движением и, по всей вероятности, влюблен был в нее не меньше, чем в первые годы женитьбы. Улыбалась Томочка — улыбался он, если Томочка на кого-либо смотрела, туда же обращал свои взоры и ее супруг.

Она так свыклась с тоном молодой избалованной женщины, что сохраняла его и теперь, будучи матерью взрослого сына.

— Вот когда наконец выяснилось, куда из тайника девается моя «Белая лошадь», а я все на деда грешил.

— Ну что ты?! Не пьет дед. Совсем не пьет! — обиженно воскликнула Томочка.

— Да, наш дед, — продолжал Каминский, — один из тех просоленных моряков, что на парусниках службу начинали. Кочегаром на твердом топливе — гребок, лопата, лом и раскаленная топка. Теперь на бульваре такие же, как он, пенсионеры собираются — друзья. Полпароходства у него приятелей. Старого закала моряк. За товарища готов в огонь и в воду.

— Что верно, то верно! За товарища дочь родную готов предать. Да что предать, предал! — перебивая мужа, весело объявила Томочка. — У меня с Димой, — она кивнула на мужа, — все было решено, с отцом как не познакомить…

— Надо же было с будущим тестем поговорить. Так хорошо посидели, — с удовольствием пояснил Каминский. — Потом пошел меня дед провожать.

— Ага! Не без умысла пошел, — вставила Томочка.

— Не без умысла, — согласился супруг. — Завернули в кабачок, пропустили по маленькой. Обнял меня дед за плечи. Зачем, говорит, тебе…

— Главное-то, главное пропустил!

— Не мешай, Томочка!

Не слушая супруга, смеясь договорила:

— Сначала дед сказал: хороший ты человек, Митя, жалко мне тебя. Свой, моряк. Как вам нравится?! Деду жаль будущего зятя, час назад с ним познакомился! А родную дочь ему не жаль! На что, говорит, тебе такая жена?! Ей бы только книжки читать. Спит до полудня. Лентяйка. Ни черта делать не умеет: ни обеда сварить, ни пирогов испечь! Беги, друг, пока не поздно! Беги, говорю тебе, куда глаза глядят.

— Так ведь не послушался. А прав был дед! Ох, как прав, — с нарочитым вздохом заключил капитан. — Не знал за дочерью еще одного греха: по четыре часа в парикмахерской просиживать.