Анастасия Зорич - Встречи... Разлуки...

Елена Ивановна открыла глаза. Солнце! Всю комнату залило солнце, и снег на крыше соседнего дома блестит, горит самоцветами.

Такое утро! Сегодня непременно придет письмо. Торопливо оделась. Как же она проспала?!

Звонок.

Нет, нет! Это не соседка. Почтальон.

Ничто не существовало в мире — лишь белый, надписанный крупным почерком конверт. Прижав его к груди, с трудом дошла до дивана, дрожащими руками распечатала. Строчки расплывались.

«Дорогая мама, пока все не наладилось, не хотел писать. Работаю. Живу в общежитии, как когда-то давно-давно. У нас тумбочки и хороший гардероб, который из ольхи сварганили сами ребята. Работаю техником. Представь себе! Двое ребят — Женя и Владек — у меня в подчинении. Не веришь? Я и сам себе долго не верил. Теперь я, кажется, немного освоился. Все же два курса мне кое-что дали…»

Елена Ивановна счастливо улыбнулась.

«Насчет поесть у нас полный порядок. Борщи приносят на наш участок в термосах. Мне выдали ватник, сапоги и шапку. Женька и Владек — мировые ребята. Работают безотказно дотемна, потому что нас ждут строители.

Напиши мне, мама. Я думаю, что поступил правильно. Но ты напиши. А тебе я ничего не сказал, потому что незачем обсуждать то, что и так ясно. Тебя целую крепко. Твой сын Василь».

Без конца читала она это письмо, каждая строка имела свой особый смысл. Боялся он «обсуждать» свое решение. Боялся ее слез, ее просьб. Не уверен был, что выстоит. И не ушел бы, не уехал — не оставь она их с Николаем наедине. Чем-то обидел Николай. И во всем письме ни слова о нем, только между строк — знать его не хочу!

Она не замечала суровости, даже иногда черствости Николая. Почувствовал Вася. Но ведь в те военные годы слишком рано взрослели такие мальчишки, как Николай. А Вася бы ответил: разве суровость исключает доброту, чуткость?

Работаем дотемна… нас ждут строители… И от нас кое-что зависит! Сознает какую-то свою значимость. Пробует силенки.

Все верно, мой мальчик. Все хорошо. Недоучился, так еще наверстаешь. И пусть сейчас больше тревог, чем тогда, когда ты был рядом, но ведь это уже другие тревоги. Совсем другие.

— Может, всего этого и не следовало говорить, но вы на море человек новый, вот и пришлось дать вам, так сказать, дружеский совет.

— Благодарю за совет, за внимание. Но…

— Что «но»? — Капитан выжидающе посмотрел на Татьяну.

Однако та не торопилась разъяснять свое «но». Думала, как лучше ответить. Продолжать в том же духе, намекнуть на симпатию к Виктору или сказать, что этот человек ей совершенно безразличен. А безразличен, так и говорить не о чем. Исключается. Ведь и волнение капитана вызвано отнюдь не беспокойством за моральный облик ее и Виктора как членов экипажа. В самом деле, что тут страшного: молодой, неженатый парень ухаживает за такой же свободной женщиной. Ухаживает деликатно, ничего пошлого. Он не переступал порога ее каюты. Разве что заходит в лазарет, как все, да и то редко.

— Что же это за «но»? — повторил свой вопрос Николай Степанович, ломая третью спичку и наконец закуривая.

На его левой щеке появилось белое пятно. Признак раздражения — профессионально отметила про себя Татьяна. Значит, нервничает дорогой товарищ.

Татьяна, как бы в смущении, ответила:

— Что я могу поделать, если… если я ему нравлюсь. — Она снова умолкла, будто подыскивая нужные слова. — У него и в мыслях нет чего-либо легкомысленного. Он очень определенно…

— Жениться, что ли, собирается?

Татьяна пожала плечами.

— Да ведь он совсем еще мальчишка!

— Какой же мальчишка? Начальник рации. Прекрасный специалист. Вы сами это говорите. Ему уже двадцать три года.

— Двадцать два, — поправил капитан и осекся, почувствовав, что слишком уж далеко зашел в своих «дружеских советах».

— Хорошо, пусть двадцать два, — смиренно согласилась Татьяна, словно находила этот разговор вполне естественным.

Николай Степанович медлил.

Она едва заметно улыбнулась: лицо капитана словно каменное.

— Сколько людей, столько и судеб, и ни одна не похожа на другую, — беспечно сказала она. — Что же касается Виктора, то я попрошу его вести себя в рейсе сдержанней.

Разговор прервал старший механик, который принес капитану на подпись ведомость по саморемонту и недовольно пробурчал:

— Ветер, однако, посвежал.

Татьяна вышла из капитанского салона. За бортом вздувались синие бугры зыби. Резкий ветер разбойничьи посвистывал в оснастке корабля. Но ведь здесь, в южном полушарии, сейчас лето. Неужели же они не «проскочат»?! Шторм словно гонится за «Иртышом».

Когда женщины заговорили о качке, кок Дзюба сказал, что судно большое, никакой леший ему не страшен. Индийский океан не всегда спокоен. На то он и океан. Но летом обойдется. Осенью и весной — вот когда жди неприятностей.

И Татьяна всячески успокаивала себя, припоминая рассуждения кока. Чтобы немного отвлечься от тревожных мыслей, занялась своим лазаретом. Пожалуй, нигде не найдешь медицинского кабинета, который только убирают и почти никогда им не пользуются. И медикаменты все налицо, за исключением тех, которые принимают при легкой простуде и насморке. Как ни странно, моряки стали простужаться в жару, когда пересекали тропики. Прямо с палубы, разгоряченные, потные, бегут в помещение с кондиционированным воздухом, да еще включают на полную мощность вентиляторы. Воду им подавай только из холодильника. А потом прострелы, насморки. Сколько ни говори, сколько ни объясняй, ничего не помогает. Как дети. Лишь капитан да Пал Палыч не злоупотребляют ледяной водой и сквозняками. Хорошо, что наконец миновали тропики.

Сортируя лекарства, Татьяна не без гордости взглянула на «диплом», который получила при пересечении экватора. И ее «крестили» в соленой купели, и ее «черти» измазали мазутом, и чару вина подносили. Все как положено.

Она еще за сутки знала от Виктора, какие ей уготованы «испытания», и под белый халат надела новенький голубой купальник. Зато Маринка, буфетчица, на которой было легкое платье, ни за что не хотела вылезать из купели, пока Татьяна не сбегала за простыней. Веселый обряд, ничего не скажешь!

Качнуло так, что Татьяна ухватилась за дверцу шкафа. Попадали, покатились по палубе склянки. Все побьется, если не запаковать. Неужели вот так все время и будет болтать? Мерзкое ощущение. Руки и ноги сделались ватными.

Проглотив две таблетки, Татьяна поспешила на палубу. Все говорят, что свежий воздух помогает. Да и сама она отлично знает, как бороться с приступами тошноты.

Ветер уже не посвистывал, а ревел, с силой ударяя в мостик, трубу и мачты. Линия горизонта то вырывалась куда-то вверх, то падала под самый нос «Иртыша», и тогда огромный вал обрушивался на судно, тащил его в пропасть, захлестывал водой. «Иртыш», который с берега казался гигантом, теперь походил на игрушечную лодчонку.