Анастасия Зорич - Встречи... Разлуки...

Елена Ивановна стиснула правой рукой вдруг занывшую левую, боль отдавалась под лопаткой, подбиралась к сердцу.

— Сейчас и я с тобой не намерен объясняться. Поговорим завтра. — Николай Степанович направился в спальню. На пороге остановился: — И, кстати, покажешь мне завтра зачетку.

— У него лишь одна тройка, — робко заметила Елена Ивановна.

— А хоть бы и две! — вызывающе бросил Вася. — Тройка — отметка честная. Даже двойка бывает честнее иной пятерки!

— Ты свои афоризмы для дружков прибереги. Их удивляй. — Николай Степанович мягко отстранил жену, которая, взяв его под руку, пыталась увести из столовой. — Для тебя созданы все условия. — Считая разговор оконченным, он взял со стола остывший чай и добавил уже совсем спокойно: — Я троек не хватал. Тоже учился в вузе.

— Заочно! — выпалил Вася. — И экзамены, наверное, сдавал заочно! Видел, как мама за тебя курсовые работы писала.

Николай Степанович резко поставил стакан, и чай выплеснулся на скатерть.

— Василий! Сейчас же замолчи и извинись перед отцом! — крикнула Елена Ивановна.

Николай Степанович размахнулся и ударил сына по щеке. Елена Ивановна бросилась между ними.

— Ради бога, Коля! Он пьян, не слушай этот бред! — Она оттащила Николая Степановича от сына.

— Нет, пусть еще раз ударит! — Голос Васи дрожал от негодования. Вскочив с дивана, куда его швырнул отец, он сделал шаг вперед и вдруг расхохотался: — Воспитатель!

— Пойдем, Коля, пойдем! — Елена Ивановна закрыла дверь в спальню.

Николай Степанович опустился в кресло.

— Сопляк, который еще ломаного гроша не заработал!

— Это не он, Коля! Это водка! — тихо заговорила Елена Ивановна. — Взрослые люди — и те бог знает что выделывают. Ты сам рассказывал про этого вашего Кислова. И возился ты с ним, и урезонивал. Так ему уже лет двадцать пять.

— Тридцать.

— Вот видишь. А этот… первый раз. — Елена Ивановна заплакала. Плакала потому, что догадывалась — не первый раз сын приходит в таком виде. Теперь вспомнилось, как свалился с дивана, как однажды среди ночи уронил что-то в кухне. Плакала, потому что не было больше прежнего ласкового сына.

Если б отец Васи был жив. Если б только он был жив. Но Тарас погиб, даже не узнав, что стал отцом.

— Перестань, Леля! Я разве виню тебя в чем-либо? — сказал Николай Степанович. — Знаю, о чем ты сейчас думаешь… думаешь, что если б он был моим сыном, до этого бы не дошло.

Да, если б он был сыном Николая, все бы рассказала. Но даже отец не должен бить по лицу. Унижать. Зачем же по лицу? Пусть стократ виноват и стал чужим, все равно болит сердце.

— С меня только за такой тон отец спустил бы три шкуры. Вожжами раз так отходил, что утром не сесть было за парту! А теперь эти детки на голову вылезли… — возмущался Николай Степанович.

Елена Ивановна молчала. Значит, Вася и раньше думал об этих контрольных. Когда Николай учился, сын был еще совсем мальчишкой и отнесся к злополучным контрольным со всей детской нетерпимостью. Но почему же он ей об этом никогда не говорил?

— Все, все, Леля! Если нас поставят под погрузку в Новороссийске, пойдем вместе на «Иртыше». Поживешь у меня в каюте. Будем одни. Совсем одни.

Елена Ивановна облегченно вздохнула и положила голову мужу на грудь.

Туман навалился сразу. Такой густой туман, что, кажется, сожми его рукой — потечет вода, как из мокрой губки. Ни звезд, ни огней. Гудки «Иртыша» задыхаются, не могут пробиться сквозь тугую завесу. Ломаются лучи прожектора, словно упираются в непроницаемую стену. Суда идут навстречу. Будто чудом удается разойтись, и снова до рези в глазах вглядывайся в коварную черноту.

В такой туман недавно произошла авария с английским судном. Рулевой держит «Иртыш» строго на курсе. Надо все учесть с абсолютной точностью. А течение тут изменчиво. В лоции лишь приблизительная его скорость. Приблизительная, когда от нескольких метров зависит жизнь судна, жизнь людей. И за все только ты, один только ты в ответе.

Напряжен каждый мускул, каждый нерв. Впереди узкий пролив между скал. Придется отстаиваться, если не улучшится видимость.

Можно и сейчас бросить якорь, но это мало что даст. Опасность столкновения уменьшится ненамного. Малый ход. Самый малый. «Иртыш» не один идет к проливу. Виктор не покидает радиорубку, вызывает попутчиков. Связаться удалось с «Белоруссией». Идут за кормой на расстоянии десяти-двенадцати миль.

Не раз Николай Степанович попадал в такой туман. Но тогда не он был капитаном, не он вел судно. А сейчас… Решительно отогнал от себя тревожные мысли.

Вдруг гудки.

Он ясно услышал отрывистые гудки. Бывают галлюцинации слуха, но Николай Степанович не представлял, что с ним может произойти подобное.

— Веником бы этот туман разогнать! — ворчал стоявший на руле матрос Любезнов, здоровенный парень с густыми черными бачками.

Пал Палыч доложил: на экране локатора появился какой-то предмет.

«Иртыш» надсадно гудел. А светлая махина стремительно приближалась к центру экрана локатора. Корабль. Слышит ли он гудки, почему не отвечает?

— Встречным курсом — «американец»! — выкрикнул радист, появляясь на мостике.

— Право руля! — скомандовал капитан.

Ему казалось, что он различает контуры встречного судна с правого борта. Но так только казалось. Он не смел поддаваться тому, что казалось. Не смел брать левее.

И неожиданно, чуть ли не впритир к левому борту, — желтый глаз, острый мощный нос лайнера и сиплый гудок над головой.

Опасность на какое-то время отступила. Николай Степанович оперся о перила мостика и перевел дыхание.

— Так и не ответил, — сказал ходивший в радиорубку старший штурман. — Виктору Дмитриевичу удалось засечь его передатчик. А нам не ответил.

Капитан продолжал вглядываться в темноту. «Американец» его уже не интересовал.

— Да тут кофе! — воскликнул Пал Палыч. — Кому пришла в голову блестящая мысль принести кофейник?!

— Докторине, — снова подал голос Любезнов. — Появилась, как ундина из волн морских.

— Да ну! А я и не заметил, когда она приходила. Николай Степанович, хотите чашечку?

— Не откажусь. — Капитан сделал несколько глотков.

Рулевые сменялись каждый час. И штурмана менялись. Только Николай Степанович уже полсуток стоял на мостике. Вовремя он подкрепился. Но вовремя для них, на мостике, а Лазаревой надлежит ночью спать. Понимает, как нелегко сейчас в тумане. Молодец! И вовсе она не такая, как показалась с первого взгляда. Ведет себя скромно, даже в разговоры не вмешивается. Только рассмеется шутке. А шуток хватает, едва она появится в кают-компании. Все наперебой стараются перед ней блеснуть остроумием. Особенно Виктор. Тот прямо из кожи лезет, чтобы привлечь ее внимание.