Михаил Годенко - Вечный огонь

Дизельная подводная лодка, приютившая на борту Николая Черных, не была ему чужой. Первый год своей службы он проплавал на ней. Лодка носит имя «Якутский комсомолец». Самым памятным событием для Николая, связанным с этим кораблем, был полет вместе с делегацией от экипажа в город Якутск и поселок Тикси, встреча с шефами — комсомольцами Якутии.

…На неохватной водной равнине слепяще-белыми заплатами кое-где плавали льды. Августовское солнце выглядело усталым. Затянутое изжелта-серой водянистой марью, оно не в силах было обогреть нахолодавшее за долгие месяцы зимы пространство. То и дело накатывала нудная хмарь, лепила сырыми хлопьями снега, напрочь застилая свет. Когда комковатая рваная наволочь уходила прочь, на голубую полуду неба вытекало бледным желтком солнце и под его лучами вспыхивали белым огнем редкие станицы плавающих льдов. Еще несколько дней тому назад бухта Тикси лежала спокойно, поблескивая вольными водами. Материковые ветры унесли было ломаный лед в море, но затем подуло с океана, сперва подняло волну, позже принесло льды. Бухта покрылась торосами, плотными спайками, над ней запуржило по-зимнему. Высокий остров, поднимающийся посередине бухты, до этого уже начавший одеваться бледной дымкой робкой зелени, снова нахлобучил на себя белый пушистый малахай, как бы напоминая этим, что короткая пора неверного северного лета миновала, того и гляди нагрянут холода.

У границы ледяного затора замер черно-белый, похожий на диковинную птицу, присевшую на воду, ледокол «Семен Челюскин». Но не тот славноизвестный пароход «Челюскин», который, будучи зажатым в ледовых тисках, удивлял когда-то мир героизмом и стойкостью. Нет, это не он.

Нынешний «Семен Челюскин» — корабль второго поколения громкой династии, сын «Семена Челюскина», унаследовавший полное отцовское имя. Он тоже много и честно успел поработать на Северном морском пути.

Ледокол флажками марсового сигнальщика передал слова привета каравану судов, попросил следовать за ним. Он налегал массивной, высоко поднятой грудью-килем на ледовое покрытие, ломая, топил его, крошил на мелкие крижины. Низко сидящей, раздавшейся вширь кормой разводил ледовый лом по сторонам, оставляя за собой просторную полосу чистой воды.

…Моряки-подводники прилетели в Тикси ночью. Их поселили на ледокольном судне «Семен Челюскин». Когда они еще спали, судно ушло в море, чтобы встретить караван и привести его в порт. Потому проснувшимся гостям-подводникам показалось, что они прибывают в Тикси морским путем.

Николай Черных стоял на баке, глядя во все глаза на приближающийся неведомый берег. Вот проплыл мимо остров с круто ломанными боками, оставшись за кормой справа. Вон там, прямо по курсу, у подножия горы, прилепился поселок. Уже стали различимы крупные желтые здания порта. Террасой повыше расположились похожие на них строения. Еще дальше и еще выше бурели темные кубы деревянных жилых построек в один и в два этажа. Сопка, раскинувшаяся амфитеатром, определила черты поселка. Справа и слева от жилых массивов пустынная рудая земля, изрезанная разломами, круто сбегающими вниз. В теневой стороне разломов ярко белел застаревший снег.

В порту — у причалов и на рейде — густая толчея судов. Медленно двигались по стенке порта краны. Наклоняя ажурные клювы, они выуживали грузы из трюмов, поднимали их на невидимых паутинах-стропах, относили далеко на берег. На рейде суда разного достоинства, разной окраски: желтые, зеленые, бурые, оранжевые. И все это виделось намертво вмороженным в бело-ледяную просторную подставку.

Николай Черных смотрел на вершину пологой сопки, над которой зависало чистое солнце, на сверкающе-белые лоскуты снега во впадинах и не верил, что все это видит наяву. Якутия, Тикси, море Лаптевых… Думал ли он когда о них? Так, может быть, вскользь вспоминал перед экзаменом по географии, не больше. Зачем они ему? Что они для него значили? Никогда не предполагал, что его дорога проляжет здесь. И почему именно здесь? Мало ли бухт, мало ли портов и на севере и на юге? Почему на его пути должна лежать именно Тикси — холодная, забытая богом страна? Интересно, сколько же отсюда до его Семипалатинска? Где он, Семипалатинск, — теплый, благословенный край, и переселенческая слобода, что раскинулась по равнине близ города? Даже не верится, что они существуют на свете. По такому времени лежат они, обдуваемые палящим суховеем. Пожухлые травы, побуревшие листья. Опустевшие поля уже чернеют зябью, кое-где высятся золотые скирды соломы, пахнет яблоками, подсолнечным маслом, перекисшим творогом. Горчит во рту от дурманного приторного запаха сухого болиголова. Когда-то он срезал на пустыре трубку его полого — от сустава до сустава — ствола, выталкивал палочкой ватную сердцевину. Брал в рот рябую скользкую фасолину, прикладывал трубочку из болиголова к губам, выстреливал фасолиной в затылок Нюськи — младшей сестры. Она кривила рот и не от боли, скорее от обиды, тянула по-овечьи:

— Ма-а-а!..

Мать разгибала спину над корытом, поправляла сползающий на глаза платок, грозилась:

— Вот я тебе!

Дедушка Мартын, опираясь на держак лопаты, покачивал седой головой, пытался пристыдить:

— Здоровило такой! Скажу батьке, он из тебя дурь разом вытряхнет.

Кольку бранят, а ему до щекотки радостно. Почему так?..

Отец все где-то на бригадах да на совещаниях. Сквозь сон услышишь, как мать откидывает крючок двери, впуская его в дом. Утром продерешь глаза, а его уже и след простыл. Только горчинка тронет за сердце: обида, что ли, может, тоска? Слишком мало видится с отцом, всегда испытывая жажду побыть с ним. Почему так тянет к отцу? Нюська, та, понятно, к мамке липнет: девчонка! А Кольке охота к отцу притулиться. То пиджак его накинет на плечи, словно невзначай, то сапоги примеряет. В старой отцовской фуражке — еще фронтовой, офицерской, с лакированным козырьком, — бывало, целыми днями бегал…

Дудка вахтенного вернула Николая Черных к реальности. Переливисто засвиристела, человеческим голосом повелевая:

— Начать утреннюю приборку!

К полудню на «Семен Челюскин» пожаловали шефы — представители комсомола Якутии. Их встречали на причальной стенке замполит подводной лодки Степаков и секретарь комсомольского бюро Яша Урусов. Яша — старшина первой статьи, он из пятой боевой части, как и Николай. Якут, коренастый, большеголовый, крупнолицый, с широко посаженными в косых разрезах век глазами. Родом Яша из поселка Сунтары, что на реке Вилюе, притоке Лены. Еще при швартовке посмотрел было Николай Черных в крупные, каштанового цвета глаза Яши, оживленно забегавшие в узких щелках, и подумал: «Кому край света, кому край родной».