Сергей Наумов - Ночь падучих звезд

— Живо вниз, мальчишка!

Возвращаясь на хутор, лейтенант чувствовал, как горят от стыда его щеки.

— Пустить себе пулю — крайний случай. А ты борись, если есть хоть один шанс. Борись!

У мостков на волне покачивалась надувная лодка. Тарасов распоряжался погрузкой.

— Отчаливать, — крикнул Хазов, — быстро, пока немцы не нагрянули.

— Товарищ старший лейтенант, а сколько до берега?

— Километров сорок. К рассвету можем добраться.

Море встретило их пронизывающим ветром и ледяными брызгами. Справа, разгораясь и затухая, поднималось над островом колеблющееся зарево. И Сергеенко определил, что горит где-то в районе маяка. Значит, и на юге острова были уже фашисты.

Гребли по очереди, стараясь держать туда, где в темноте лежал берег. Сергеенко думал, что самое опасное уже позади, но он ошибся.

— Клади весла. Ложись. Немецкие катера! — приказал вдруг Хазов.

Вокруг лодки, лишившейся хода, взлетали ледяные гребни. Замерзшие и промокшие, люди лежали, осматривая горизонт, прислушивались, но ничего не могли обнаружить.

Прошло еще минут двадцать. Сергеенко уже начал подумывать, что шум моторов Хазову почудился. И как раз там, куда указывал Хазов, на юге, вспыхнул и пополз по морю голубой луч прожектора.

Гребцы вновь легли. А волны, словно желая выдать их, подбрасывали резиновое суденышко. Прошив ночь, красные трассы пуль понеслись навстречу их лодке.

— Не двигаться.

Сергеенко видел, как приближались цветные полосы. Вот одна из пуль пропорола вставший на ее пути гребень волны, с воем ушла вверх. Огненные трассы все ближе. Сергеенко закрыл глаза. Рядом кто-то охнул. Лодка вздрогнула, словно налетела на подводное препятствие.

Когда обстрел прекратился и прожектор погас, они опять взялись за весла. Только Хазов не поднялся.

— Товарищ старший лейтенант, — окликнул его Тарасов. Ответа не последовало. Фашистская пуля вошла Хазову в левый бок. Он был без сознания.

На рассвете наполз туман. Надувная лодка стала тонуть. Она качнулась на волнах и пошла под воду. И вместе с ней Балтийское море приняло тело одного из рядовых великой войны начфина Хазова. Остальные, напрягая волю, поплыли в направлении невидимого берега. И когда казалось, что спасения нет, из тумана вынырнул баркас. Их подобрал рыбак.

Целую неделю спасенные провели на чердаке рыбацкого домика. А когда повалил мокрый снег, латыш проводил их к партизанам.

Уже в отряде, среди новых товарищей, командир отделения, а потом командир взвода Сергеенко не раз вспоминал Хазова и его слова: «Если из ста есть хоть один шанс — борись».

Первый весенний дождь шумел над военным городком. Косые струи смывали пыль с деревьев, громко стучали по крышам казарм. Под окнами штаба, пенясь, мчался мутный ручей. Он весело нырял в ржавую трубу, проложенную под тротуаром, исчезал под землей.

Майор Пронякин навалился грудью на подоконник и резко швырнул за окно кораблик, который он смастерил из газеты. Быстрая вода подхватила утлое суденышко, завертела в водовороте и затем поглотила его.

Друг майора капитан Мельников подошел к окну и, вглядываясь в ручей, сказал:

— Погиб геройски в кипучих волнах.

— Погиб, — ответил Пронякин и задумчиво взглянул на товарища.

Мельников сел на подоконник, высунулся из окна, стараясь уловить рукой летящие капли. Сразу же по его молодому краснощекому лицу поползли дождевые шарики, засверкали на иссиня-черных волосах. Капитан раздавил их ладонью и начал вытираться шелковым платочком, обшитым голубой канвою.

Офицеры отошли от окна.

— Ты знаешь, Александр Иванович, мне почему-то захотелось сравнить себя с твоим корабликом. Крутит, вертит человека жизнь, и нужны большие усилия, чтобы не пойти на дно.

Майор закрыл окно, включил свет. Его худощавое, строгое лицо стало мягче в усмешке.

— Что и говорить, фраза с громом и молнией!

— Не сказал бы, — ответил Мельников, закуривая.

— Ты не учел одного. Человек обладает удивительной способностью — разумно бороться. Думаю, что твое сравнение хромает на обе ноги.

Мельников засмеялся:

— Почему же ты не борешься? Тебя оторвали от любимого дела, от людей, которые любят тебя. Признайся, наверно, ты даже завидуешь, что я командую ротой, которую отличной сделал ты.

— Ты не совсем прав, — прервал Александр Иванович друга. — Я ушел из роты, но не от людей.

— Понимаю тебя. Приказ есть приказ. Пока! — Капитан надел фуражку, подмигнул Пронякину и строевым шагом вышел из кабинета.

Оставшись один, Пронякин задумался. И в самом деле — стоило ли ему соглашаться на новую должность? На память пришли слова: «Человек достигает высшего расцвета тогда, когда любит свое дело».

Внезапно затрещал телефон. Пронякин бросил окурок в пепельницу, взял трубку:

— Слушаю, майор Пронякин.

— Саша, ну, как дождик? — послышался громкий голос.

— Шумит, — ответил Александр Иванович и на миг представил себе начальника политотдела — невысокого, подвижного, с сократовским лбом, с его словно искрящимися глазами.

— Скоро успокоится. Мне в окно виден голубой кусочек неба, — кричал подполковник Яковенко.

— Спасибо, что позвонили. Что-то загрустил я, — признался майор.

— Грусти, но не забывай, что завтра в три часа речь держишь.

Пронякин покосился на листы бумаги, исписанные размашистым почерком, испещренные разноцветными стрелками, и ответил:

— Помню.

— Все продумал? — спросил подполковник. — Смотри, гости солидные ожидаются! — И в трубке умолкло.

Начальник политотдела Яковенко был давним знакомым майора. Он относился к нему с отцовской заботой и гордился, что о роте Пронякина слава пошла на весь округ. Подполковник любил боевой дух и задор. Казалось, он затевает любое дело с тем, чтобы разбудить энергию людей.

Три месяца назад он превратил командира роты Пронякина в инструктора политотдела. Был искренне уверен, что новое назначение майор примет с благодарностью, и удивился, когда услышал слова:

— Непривычное это для меня дело. Боюсь, что не справлюсь.

— В полку был передовиком, будешь передовиком и в политотделе, — похлопал Яков Ильич майора по плечу.

И вот Пронякин тянет, сил не жалеет. Такая уж у него натура: взялся за дело — отдавай ему все силы.

Майор вздрогнул от настойчивого звонка телефона.

— Алло, Саша, ты совесть имеешь? — услышал он голос жены.

— Бегу, Верочка! Как там Витька?

— Ожидает тебя.

Александр Иванович заторопился: «Черт возьми, надо же забыть о собственном дне рождения».