Павел Лукницкий - Делегат грядущего

— Здесь очень ядовитые змеи! — промолвил Кольмери. — Он рисковал. О, он очень смелый!

— Смелый? — глаза Меимбета налились яростью. — Вы не перебивайте меня, вы слушайте… Я наконец, извернулся бочком, плечи в узенький проем вдвинул, высунул голову и тут только увидел… И кровь, кровь моя сразу в жилах захолодела: на конце ствола, висящем над обрывом, оседлав его как обезьяна, лицом к змее сидит мальчонка лет восьми, с глазами, полными ужаса… Пятится, голый, от змеи, все более приближаясь к концу ствола, смотрит на змею, как загипнотизированный, а змея приближается к нему неторопливо, медленно, словно наслаждаясь безвыходным положением мальчонки… А этот американец своим постукиванием подгоняет змею, вместо того чтобы перешибить ей голову жердью. Наслаждается, мерзавец, зрелищем!.. Что я мог сделать? До ствола мне не дотянуться, ничего в руках у меня нет… Вижу, мальчонка вот-вот сорвется или змея вонзится в него своим жалом — расстояние между ними не больше метра…

«Что вы делаете?.. Прекратите!» — во весь голос крикнул я американцу и отпрянул от своего окна. Он обернулся, крикнул мне: «Сейчас будет самое острое ощущение! Не мешайте смотреть!» — и его садистическая гнусная рожа исчезла в окне. Разум мой помутился от негодования. Я ничего не успел сделать: в это мгновение бамбуковый ствол, равновесие которого было нарушено мальчиком, повернулся, скользнул и полетел под обрыв вместе со змеею и мальчуганом… «О! Это неожиданность!» — пробормотал американец. Я выбежал из башни, опрометью кинулся по склону обрыва… Все рабочие на меня смотрели как на безумного. Там, внизу, в густой траве, на камне, лицом вниз лежал этот мальчишка… Змеи не было, да я и забыл о ней… Перевернул мальчика — вместо лица увидел кровавую массу, несчастный разбился, его ножки еще конвульсировали, но он уже был мертв… Рабочие собрались вокруг меня, и при мне надсмотрщики не знали еще, как держать себя, пытались бить рабочих плетьми. Я так заорал, что они опустили плети… Вот… Переведите это ему, переведите это, Саида, гуманному гостю вашему.

Меимбет, вновь бешеный от гнева, поднял голову, вместе с ним к Кольмери обернулся и Ефремов, но увидели только Саиду, закрывшую лицо руками, — их собеседников не было. Они поспешно приближались к своему автомобилю, стоявшему у панели перед гостиницей. Хлопнула дверца, автомобиль взвыл и сразу умчался.

— Не понравилось! Небось поняли и без перевода! — скривив рот, произнес Меимбет. — Видно, одного поля ягода!

Погрозив кулаком вслед машине, Меимбет вымолвил:

— И понимаете: ни один рабочий не произнес ни слова! Вот до чего забиты! Сокрушенно смотрели на мальчика так, словно рок унес его из этой жизни, а не злобная воля цивилизованного преступника…

— А куда сам он девался? — тихо спросила Саида. — Тот?

— Я только услышал несколько револьверных выстрелов. Видимо полагая, что назревает скандал, он таким способом звал себе на подмогу полицию. Я обязан избегать любых скандалов в чужой стране. Я ушел. И прямиком — сюда… Я видывал басмачей в дни моей юности. Они вырезали весь мой аиль, убили моего отца — председателя сельского Совета… Они зверствовали, но такого подлого садизма я никогда не встречал!

— Успокойтесь, дорогой Меимбет, — промолвил Ефремов. — Что можем мы сделать? Ведь мы не у себя на Родине!

— Все, кто порой завидует нашим поездкам — все, все, — горячо воскликнула Саида, — знали бы, как трудно бывает нам здесь, какой поистине стальной выдержкой надо нам обладать!..

— Друзья мои! Солнце садится! — сказал Ефремов. — Пойдемте в свои номера, переоденемся. Скоро за нами заедут представители здешней общественности. Кажется, нам предстоит хороший концерт в городском театре… А завтра — в горы!

— В горы опять! Как хорошо быть в горах, ехать и ехать! Порою кажется — едешь по родному Таджикистану!

— Или по Киргизии! — задумчиво произнес Меимбет.

— Ну, у меня в Москве, — сказал Ефремов, — кроме Ленинских гор, других нет. Но, — улыбнулся он, — мне иногда кажется, они всех других гор повыше!..

И трое советских людей в далекой стране вдруг загрустили по милой Родине…

1956

На тротуарах, в скверах и парках медленно опадавшие листы тихонько шуршали под ногами прохожих. В эти октябрьские дни Ташкент был удивительно тепел и благостен.

В голубизне безоблачных небес растворялась млеющая, летняя бледность, какая всегда томит и нежит душу людей, впервые приезжающих в Среднюю Азию с севера и заранее обманувших себя представлением о якобы резких, лубочно-ярких красках юга.

Пересекая марево спокойного воздушного океана, в эти дни к Ташкенту что ни час приближались путники со всех сторон света.

Едва выйдя из ТУ-104 на площадку поданной к самолету самодвижущейся лестницы, озираясь на земле неведомой им прежде страны, пассажиры оценивали свои первые впечатления.

Те немногие из иностранцев, какие все хорошее у нас склонны иронически называть пропагандой, могли бы утверждать, что такая почти летняя солнечная погода была к их приезду специально, только напоказ, приготовлена коммунистами.. Но большинство размышляло иначе, и вовсе не о погоде.

— Так вот она какова, эта западная окраина Азии! Сколько гор, долин, лесов и пустынь меж нами! А сколько народу с цветами встречают нас!

Это были японцы, корейцы, вьетнамцы.

— Каким далеким казался этот северный город! — рассуждали, стремительно снижаясь к ташкентскому оазису, непальцы, камбоджийцы, индонезийцы. — Миллион лет разделяли человечество непреодолимые Гималаи! А теперь? Так их унизить!

И, глянув на часы, с признательностью думали о советских летчиках, столь просто и легко примчавших их сегодня сюда на сказочном воздушном корабле.

И сравнивали свое африканское небо с небесами этого обложенного льдами Арктики континента суданцы и сомалийцы, ничуть не озябшие вопреки своим ожиданиям.

Ни слонов, ни кокосовых пальм, ни джутовых хижин, ни блеска красно-коричневых песчаных дюн. Какой непохожий на их родину край!

А румынская писательница, венгерский профессор и журналист из Великобритании, прилетев на экзотический для них легендарный Восток, поражались, видя на иллюминированных улицах древней узбекской столицы не осликов, не верблюжьи караваны, а точно такие же, как в своих городах, скользящие мимо освещенных витрин обыкновенных домов вереницы автомобилей, шуршащих шинами по асфальту и перебирающих лучами фар стволы тополей.

Итальянцы, монголы, немцы, албанцы, арабы, китайцы и болгары прибывали в Ташкент каждый со своим заранее созданным представлением об этом им неведомом городе… Как встретит он их? Каков он собой, этот город, знавший времена Чингиза и Тамерлана, и как пересоздан он учениками Ленина? Чего следует ожидать на небывалой в истории народов и государств большой конференции?