Павел Лукницкий - Делегат грядущего

Азиз вынес из сельсовета маленький стол и поставил его под огромным карагачем. Невесть откуда появились ковры и кошмы, и дехкане расположились на них, не обращая внимания на безжалостный солнцепек.

Хурам не предложил, как всегда, выбрать председателя. Хурам встал один за столом и отставил в сторону табуретку. Все видели, что он необычно серьезен и хмур. Ни с кем не пошутив, не улыбнувшись, он поднял руку. Тишина установилась сразу, и все с нетерпением ждали, что скажет он.

— Товарищи… — начал Хурам. — Сегодня я приехал сюда к вам по важному делу. Я просил вас собраться здесь, потому что это дело всех вас касается. За последние месяцы колхозами нашего района одержаны большие победы. Успешно закончена посевная. Хлопок взошел хорошо. Вы сами знаете, чего теперь можно ждать от уборочной. Но я хочу сказать вам, что эта победа всем нам далась нелегко. Вы отлично знаете, что классовый враг стремился нам помешать, вы на себе чувствовали волчьи зубы классового врага. Я собрал вас, товарищи, членов партии и комсомола, беспартийный колхозный актив, я собрал вас, чтоб, выслушав меня, вы сами сделали все выводы из моего сообщения. Дело, о котором я вам расскажу, касается не только тебя, раис Лола-хон, не только тебя, секретарь сельсовета Азиз, всех вас касается это дело. В день моего приезда сюда был убит твой муж, Лола-хон, ваш раис, рафикон… Разные тут шли разговоры. Чего только не говорили. Вы помните всю клевету, которой ваши враги пытались очернить нашего лучшего товарища, передовую женщину кишлака — тебя, наш друг Лола-хон. Теперь, товарищи, дело это раскрылось… Раскрылось… — повторил Хурам, слушая гул, прошедший в толпе. — Вчера, товарищи, арестованы кооператор Шафи и его сестра Озода. Это событие, я знаю, вас всех взволновало. Сейчас вы поймете, кто жил среди вас. Слушайте же, это полезный для вас рассказ!

Хурам сделал паузу. В толпе было тихо. Побледневшая Лола-хон пробралась вперед и остановилась среди сидящих в первых рядах.

— Так вот, товарищи. В кишлаке живет женщина. Она ведет себя тихо. Носит паранджу. Ее лицо красиво, ее руки нежны, она до сих пор верит в аллаха, живет по мусульманским законам, она не работает, — зачем ей работать, когда ее брата всем обеспечила Советская власть: зарплатой, квартирой, доверием, когда ее брата и так уважают дехкане…

— Озода!.. — выкрикнул кто-то.

— Да, Озода. И вот один из ваших товарищей, дехканин, бедняк, колхозник, который считается передовым, молодой парень, однажды приходит к Шафи по делу и не застает его дома. Дома только его сестра Озода. Она говорит ему: подожди, она заводит с ним разговор о том, что она темная женщина, но что ей хочется советского знания. Будто бы нечаянно она роняет перед ним свою паранджу, чтоб он увидел ее запрещенное законом лицо…

— О-о, — не то вздохнул, не то простонал кто-то в толпе. Хурам заметил, что Азиз, до того сидевший спокойно, привстал было, но тотчас же сел на место.

— …Она сейчас же закрылась, — спокойно продолжал Хурам. — Ведь нельзя постороннему мужчине показать свое лицо. Но он уже увидел ее красоту… Что было дальше? Он стал ходить к ней. Шафи нарочно оставлял их вдвоем. Он был глуп, этот парень, он влюбился в нее. Она играла с ним, как с мышью играет кошка, и Шафи помогал ей играть. Парень от своей любви чуть не рехнулся, забыл все дела, перестал водиться с товарищами. Каждый день он торчал у нее. А однажды ночью она ему отдалась.

Хурам искоса глянул на Азиза, сжимавшего ладонями свои щеки.

— Он думал, что в доме нет никого. Но из соседней комнаты, из кооператива, вышел Шафи, который всю ночь сидел тихо. Вышел — и все увидел…

— Азиз… Это был Азиз!.. — вскрикнула Лола-хон.

— Подожди, Лола-хон. Нет, это был не Азиз… В тот раз это был не Азиз. Это был, товарищи, Анджуман, убийца раиса…

Толпа всколыхнулась. Послышались возмущенные возгласы. Лола-хон стояла, покачиваясь, устремив на Хурама тревожные немигающие глаза. Азиз, оторвав от лица ладони, выдирал из разорванных на колене брюк вьющиеся шерстяные нитки. По лицу его ходили белые и красные пятна. Он пригнулся к колену так, словно на плечи его легла огромная тяжесть.

— Это был Анджуман. После этого случая он обезумел. Товарищи! Раис хорошим был человеком, вы все это знаете… Он очень мешал жить нашим врагам. Они, негодяи, хотели его удалить, и ничего у них не выходило из этого. Тогда они решили его убить. Но если убить просто, хотя бы даже из-за угла, — кто усомнился бы, что это дело байских рук? Начались бы разбирательства, всем здешним баям было бы туго. Не лучше ли, если все будут знать, что убит он из ревности? В самом деле. И если убийца потом убежит, кто вспомнит о нем через месяц? Раиса нет, баи делают все, что хотят, держат кишлак в своей власти и, пусть кто-нибудь попробует сказать против них хоть слово.

Товарищи, все очень просто. Шафи говорит Анджуману: вот тебе оружие, пойди и убей раиса, как будто ты поссорился с ним из-за Лола-хон… Тогда ты получишь в жены мою сестру. Мы дадим тебе документы, мы дадим тебе деньги, мы дадим тебе дом, только не здесь дом, — здесь тебе уже нельзя будет жить. Ты уедешь в другой район; не все ли равно, как тебя будут звать, — Анджуманом или иначе. Твоей женой будет Озода, лучшая в мире женщина Озода, без которой ты жить не можешь. Она будет с тобой спать, она сделает из твоей жизни рай на земле, она родит тебе детей, у тебя будут деньги, дом, семья, уважение, когда ты мог думать о такой жизни? Пойди и убей раиса, он продался кафирам-большевикам, они губят нашу таджикскую землю. Ты веришь в аллаха, ты помнишь, что святой наш коран говорит: убивайте неверных всегда и везде, за это вам будет почетное место в раю… Убей при всех, пусть будет драка, пусть в драке наши люди перервут горло еще нескольким неверным собакам. А ты во время драки уйдешь. За дувалом будет лежать для тебя паранджа, накинешь ее на себя, — кто остановит женщину в парандже? Пойдешь куда скажем. Там встретит тебя человек, он купит тебе билет, ты поедешь по железной дороге как жена того человека. Ты приедешь туда, где тебе приготовлен дом. И когда ты устроишься, когда твой двор будет чист и в доме твоем будет много одеял, и подушек, и посуды, и в хлеву будут овцы, и козы, и корова, и в конюшне будет стоять твоя лошадь, — тогда Озода войдет в твой дом как луна, проплывшая над Каабой… Когда ты мог думать о такой жизни? Святое сделаешь дело, и пророк даст тебе счастливую жизнь, такую жизнь, какая тебе не снилась…

Не правда ли, товарищи, красиво он пел? Но он говорил еще и другое… Он говорил: слушай, друг Анджуман… Если ты не сделаешь этого — не видать тебе Озоды и не жить тебе. Позор падет на твою несчастную голову, все будут знать, что ты, несчастный колхозник, изнасиловал мою прекрасную сестру Озоду. Пусть не по законам пророка, пусть по советским законам — разве тебя не будут судить? Разве тебя не выгонят из колхоза? Разве тебе уйти от тюрьмы? Ты будешь там гнить и думать о том, что Озода тебя презирает, что никогда больше ты не увидишь ее… Думай сам, выбирай… Вот, товарищи, все это сказал наш уважаемый и почтенный Шафи, тот Шафи, который до вчерашнего дня ходил среди вас. Что было дальше, вы знаете сами… Анджуман все это рассказал, когда поймали его. Еще многое мы узнали, но сейчас об этом я не могу говорить, знайте только одно: Шафи действовал не один, такие же, как он, негодяи жили и в других кишлаках, и в самой Румдаре. Все они действовали заодно, все они хотели отравить вашу колхозную жизнь, заклятые враги нашей Советской власти, они шипели между нами как змеи, они только искали места, куда нас ужалить, но у них ничего не вышло. Великая Коммунистическая партия ведет нас к победе, учит нас, как побеждать, как добыть наше счастье, и никогда, нигде, ни в нашем районе, ни в нашей республике, ни во всем нашем Советском Союзе, у наших врагов ничего не выйдет, вы, товарищи, это знаете так же, как я… Вот все, что сегодня я хотел вам сказать. Теперь я хочу послушать, что вы скажете мне… что ты, например, скажешь, товарищ Азиз?..