Александр Авдеенко - В поте лица своего

— Проект приказа в свое время не был согласован с профсоюзом, с парторганизацией?

— Мы узнали о нем после того, как он начал действовать и натворил немало неприятностей. Был у меня особый разговор с Булатовым на эту тему. Я спросил его, почему он не счел нужным посоветоваться с нами. Он усмехнулся и откровенно сказал: «Зачем же советоваться, когда я твердо знал, что вы будете против?» После разговора несколько переиначил, смягчил мотивировочную часть, а суть осталась прежней: деление членов семей на своих, комбинатских, достойных жилплощади, и на чужих, не достойных ее. И здесь проявилось местничество. Мы вынуждены были напомнить Булатову, что было сказано по этому вопросу на Двадцать четвертом съезде в Отчетном докладе. — Колесов взял темно-красную книгу, лежавшую под рукой, на краю стола, раскрыл ее и прочитал: — «Уважение к праву, к закону должно стать личным убеждением каждого человека. Это тем более относится к деятельности должностных лиц. Любые попытки отступления от закона или обхода его, чем бы они ни мотивировались, терпимы быть не могут. Не могут быть терпимы и нарушения прав личности, ущемление достоинства граждан. Для нас, коммунистов, сторонников самых гуманных идеалов, это дело принципа!» — Он закрыл книгу, положил ее на место, глянул на меня, убежденно сказал: — Талантливый, деловитый руководитель должен быть и глубоко партийным, по-человечески относиться к людям. Это первейший священный принцип. Если же руководитель свысока поглядывает на людей, упивается властью, доволен собой, глух к критике, его нравственное падение неминуемо!..

Все, что сказал мне Колесов, не подвергаю сомнению, но пока выводов не делаю. Должен выслушать другую сторону — Булатова. Ни слова на веру, ни слова против совести! По этому партийному закону я жил до сих пор. И так будет всегда.

Булатов выздоровел, приступил к работе. Я позвонил ему и договорился о встрече.

В ту пору, когда я был первым секретарем горкома, он работал начальником первого прокатного цеха и, на мой взгляд, еще не достиг своего служебного потолка. Он выделялся в семитысячном корпусе инженеров и техников комбината талантом, организаторскими способностями, стремительно пошел в гору: заместитель, потом начальник производства комбината, главный инженер. Я был убежден, что Булатову оказано доверие, соответствующее его способностям. Свое мнение я высказал и первому секретарю обкома, и руководящим работникам Министерства черной металлургии. Со мной согласились, хотя были и возражения против того, чтобы назначить Булатова директором комбината.

Вечером, в сравнительно спокойный для управления комбината час, я направился к Булатову. Он, едва я переступил порог громадного директорского кабинета, вышел из-за стола и, улыбаясь, устремился мне навстречу с широко раскинутыми руками. Я не уклонился от объятий.

— Здравствуйте, Андрей Андреевич! Давненько мы не виделись.

— Здорово, земляк, здорово! Рад вас видеть целым и невредимым.

Сильно мял и тряс мою руку, с дружеской лаской заглядывал в глаза, не переставал улыбаться.

— Виноват, что так неладно получилось. Вы уже столько дней на родной земле, а я, лопух эдакий, до сих пор не удосужился повидать вас. Болел все это время…

Лет пятнадцать назад Булатов был отменно здоров, завидно моложав, подтянут по-солдатски, тонок в талии, изящен. Сейчас заметно постарел, отяжелел, отрастил солидный живот. Когда-то по-юношески чистое, с кирпичным румянцем лицо пожелтело, высохло, вдоль и поперек иссечено морщинами. Русые волосы поредели и посерели. От былого Булатова осталась только привычка одеваться тщательно, с молодой щеголеватостью. На нем были светло-серый, хорошо подогнанный по фигуре костюм, начищенные ботинки и ослепительно белая, свежайшая рубашка с темно-красным, в серую крапинку галстуком. И сильно пахло от него каким-то цветочным одеколоном — увядшей гвоздикой.

Ненадолго хватило мне уверенности в том, что Булатов искренен со мной, как в былые времена. Несмотря на самые крепкие объятия, долгое рукотрясение и ласково-дружеские слова, я понял и почувствовал, что передо мной не прежний, близкий мне Андрюха Булатов. Передо мною был директор крупнейшего комбината Андрей Андреевич Булатов, многократно награжденный тем и сем, избранный туда и сюда, прославленный в кино, журналах, газетах, воспетый поэтами, увековеченный фотографиями.

Еще до моего появления он, наверно, решил, что наши прежние более чем короткие отношения не могут, не должны быть полностью восстановлены. Нет, не из-за его письма в обком. И вовсе не потому, что мне поручено разобраться, кто прав, он или Колесов. Скорее всего он убедил себя, что достиг такого высокого положения, когда можно и даже полезно отказываться от старых привязанностей.

Люди есть люди. Я не идеализирую ни самых мне близких, ни самых «высоких» — академиков, министров, лауреатов. Чутье на меняющихся в худшую сторону людей у меня сильно развито. Без него нельзя работать не только на посту секретаря обкома, но и в должности инструктора отдела. Но, возможно, я ошибаюсь. Не исключено, что нахожусь под влиянием того, что узнал, увидел, услышал за последние дни. Рано делать какие-либо определенные выводы.

Он усадил меня в кресло, сел рядом и ласково попросил:

— Ну, давайте, земляк, рассказывайте, с какой миссией пожаловали к нам.

— Не знаю, с чего и начинать… Начну, пожалуй, с трамвая. Два дня назад перед утренней сменой не работала главная линия, соединяющая комбинат с правым берегом. Опоздали на работу тысячи человек. И это не первый случай за последний месяц. Кто в этом виноват?

Булатов некоторое время молча рассматривал меня.

— Вот с чего вы решили начать. Ну что ж, ваше дело… Нет на комбинате трамвайной проблемы! Виновники позавчерашней аварии выявлены и понесли должное наказание. Подобное безобразие в будущем не повторится. Обнародован соответствующий документ.

Слова куда как серьезные, а на лице добродушная улыбка, и глаза смеются. Нисколько Булатов не встревожен. Он неожиданно вторгается в мои размышления вопросом:

— Да, а как вам живется в «Березках»? В смысле обслуживания в гостинице все в порядке?

— Абсолютно.

— А как устраиваетесь с обедом, ужином?

— Питаюсь там, где застанет голод, чаще всего в цеховых столовых.

— Что же вы так? Не в первой, а в девятой пятилетке живете. И не двадцать вам. В нашем с вами возрасте надо три раза в день принимать диетическую пищу. В конце концов, мы за вас в ответе…

Снимает телефонную трубку, вызывает начальника общепита и просит его обеспечить гостя, проживающего в гостинице, то есть меня, всем необходимым.

Пытаюсь выйти из неловкого положения, продолжить деловой разговор: