Александр Авдеенко - В поте лица своего

— Ах, Андрюха Грибанов, чертячьи рога!..

— Хватит, братва! — остановил друзей Саша. — Вредно перед горячей работой нервы трепать.

Нормальный разговор. Истинное человеческое братство предполагает, а не исключает, и критику, и самокритику, и беспощадную требовательность, и правдивость, и справедливость. Принцип — каждому по труду — лежит в основе рабочего братства. Где соблюдается этот принцип, там невозможно дутое величие. Все, казалось бы, ясно. Но как трудно — знаю по собственному опыту — эту ясность, простоту, государственную необходимость сделать доступной всем и каждому. И прежде всего тем, кто определяет, кому быть первым в социалистическом соревновании, а кому вторым.

Как же быть с «Мартеновкой»? Посоветовать снять ее? Нет! Людникову-младшему нанесен удар. Но вместе с тем и поднялась буря общественного негодования против Тестова, против его методов руководства соревнованием, против незаконных, безнравственных привилегий, предоставленных Шорникову. Постараюсь сделать все, чтобы победил принцип каждому по труду…

Влас Кузьмич вернулся с работы позже обычного. Пришел мрачный, тихий. Татьяна Власьевна встревожилась:

— Ты что, папа?

— Дожили мы, Татьяна, до черного дня… «Мартеновка» расчихвостила Сашку! — Достал из кармана записную книжку, надел очки и прочитал: — «Зависть и неблагодарность руководили молодым сталеваром, когда он вылез на рабочую трибуну и произнес хулиганскую речь». — Глянул поверх очков на дочь, сердито хмыкнул. — Вот, оказывается, какого сына и внука воспитали Людниковы. Слушай дальше. «Распоясавшийся зазнайка и скандалист…»

Раздался резкий звонок. Влас Кузьмич вышел в переднюю, открыл дверь, впустил Полубоярова.

— Утешать пришел? Каяться? Поздно спохватился…

Втолкнул гостя в комнату. Татьяна Власьевна сидела в углу дивана и плакала. Николай Петрович подошел к ней:

— Не надо, Танюша! Не плакать мы должны, а воевать за правду…

Влас Кузьмич разглагольствовал, стоя посреди комнаты:

— Выпрямляй кочережку, пока она горяча, на голове супротивников. Иначе правду не откуешь. Завтра же подамся в обком, пробьюсь к первому секретарю и скажу: «Вот, Федор Петрович, до чего довело ваше спокойное отношение к моему острому сигналу. Я вам писал, предупреждал. Почему же не приняли мер?..»

Настало время рассказать о моем первом, самом первом разговоре с Людниковым-старшим.

Влас Кузьмич встретил меня тогда ехидной усмешкой.

— Прибыли вы, товарищ Голота, на место происшествия к шапочному разбору! — Плюнул на железную плиту, шаркнул рабочим башмаком. — Плохое положение в главном мартене стало еще хуже, чем было в то время, когда я подал сигнал тревоги. Однако один дурак умно сказал: лучше поздно, чем никогда…

И он увел меня в укромное местечко, поведал во всех подробностях, что произошло в цехе. Я выслушал старого мастера и сказал:

— Влас Кузьмич, вы ударили в набат две недели назад, а Шорникова тянут за уши на пьедестал три месяца. Почему же вы, лично вы, секретарь парторганизации, так долго терпели это?

— Ничего в ту пору я не терпел, товарищ Голота. Не грех, думал я, поспособствовать старому сталевару на его последней трудовой вахте: создать особо благоприятные условия, обеспечить победу в соцсоревновании. Словом, куда ни крути, куда ни верти, а я тоже собственноручно тянул Шорникова за уши на пьедестал. Было такое дело в самом чистом виде, к моему стыду. Помогал богатому богатеть, а бедному беднеть. Делал счастливым одного, отбирая счастье у всех остальных. Против своей совести поступал, непартийно, и сам об этом, глупак этакий, не ведал. Тьфу, да и только! К счастью, вовремя понял, что поступаю неправильно…

Пришлось мне прервать поток самокритичного красноречия Людникова-старшего:

— Ну, а как же и когда поняли, что поступаете неправильно?

— После того, как побывал на съезде партии, послушал генеральный доклад и выступления делегатов. Всего за пять дней высшую партийную школу закончил. Яснее стал видеть. Проверил себя, свой комбинат, свой цех строгой мерой партии, ее умом. И увидел наши прорехи, в том числе и эту… шорниковскую.

— В горком обращались?

— Нет. Боялся, что меня неправильно истолкуют. Ведь бюро горкома вынесло постановление насчет Шорникова. По случаю его шестидесятилетия…

— Тут что-то не так, Влас Кузьмич. Не мог горком вынести постановление, гарантирующее победу Шорникова в социалистическом соревновании.

— Правильно, точно такого, как вы говорите, постановления не было, но похожее было. Не в лоб, так по лбу. Можете проверить.

— Проверю… Да, тугой узел захлестнулся в главном мартене.

— Мертвый узел. Его не развяжешь голыми руками. Рубить надо. Я вам еще не все успел сказать. Есть у Шорникова важный защитник…

— Вы про кого говорите?

— Водились они в молодости — Андрюха Булатов и Ванька Шорников. Что было, то было…

И тут проблема Булатова! Я некоторое время помолчал, внимательно разглядывал некрупное мальчишеское лицо Людникова-старшего, его худощавую, сухонькую фигуру. Хорош старик. Вовсе не богатырь с виду, как положено быть металлургу, покорителю тысячеградусного огня, а мечет молнии.

— Влас Кузьмич, я полностью буду на вашей стороне, если все обстоит так, как вы рассказываете.

Позиции до конца прояснились. Говорить нам больше ни к чему. Мы распрощались.

Вечером, после семи, я заглянул в горком. В это время Колесов всегда на месте. Любит в тишине, в одиночестве подумать, подвести итог рабочему дню, распланировать работу на завтра.

Партработа!.. Прекрасное поле человеческой деятельности. Приобщаешь людей к жизни страны, народа, партии, государства. Держишь руку на пульсе каждого горняка, металлурга, строителя. Радуешься всему, что добыто. Огорчаешься потерям, недоделкам, неряшеству, показухе на том или ином участке…

Колесов обрадовался, увидев меня. Будто год были в разлуке. Вышел из-за стола, протянул руку. Выспрашивал, как здоровье, самочувствие.

— И сегодня я к вам, Василий Владимирович, на огонек и по делу. Скажите, было решение бюро горкома о том, чтобы отметить юбилей сталевара Шорникова?

— Ивана Федоровича?.. Было. Единодушно проголосовали. И правильно сделали. А вы… вы в чем-нибудь сомневаетесь?

— Пожалуй, нет Как было сформулировано решение?

— Очень хорошо его помню. «Поручить товарищам Тестову и Пудалову должным образом отметить сорокалетие трудовой деятельности Ивана Федоровича Шорникова, сталевара главного мартена». Формулировал я, вносил предложение Булатов. Вас встревожил скандал в главном мартене?

— А вас?

— Нехорошо получилось… Людникову не следовало выступать с такой речью. Это мое личное мнение. К тому же предварительное. Безнравственно обижаться на то, что не тебе, а твоему соседу, товарищу по работе присуждено первое место…