Александр Авдеенко - В поте лица своего

Наглецы, когда их хватаешь за жабры, вдруг становятся тише воды, ниже травы.

…В редакцию многотиражки пришел Воронков-отец и категорически потребовал вернуть ему жалобу на сына. Его просьбу удовлетворили. Из редакции он направился в суд, вытребовал свое заявление. И там ему не отказали. Вечерним поездом он отбыл из негостеприимного города, предварительно написав сыну такое письмо: «Митя! Прости ты меня, дурака. Уезжаю навсегда. Доживу свой век с мыслями о тебе. Будь здоров и счастлив». Вот теперь, по-моему, он был абсолютно искренним.

В тот же день улетел и товарищ Дородных. Уже с аэродрома он позвонил в «Березки», попросил меня к телефону и сказал:

— Секретарь, а ты, оказывается, был прав в темном конфликте отца с сыном. Ловко он, этот сибиряк-дальневосточник, ввел меня в заблуждение. Виноват, брат, извини за все мои чересчур горячие и несправедливые слова в твой адрес. Вот так!.. Как видишь, я человек прямой — наступаю и отступаю с открытым забралом.

Я молча выслушал его покаяния, молча положил трубку.

Неожиданные ходы товарища Дородных и новоявленного папаши окончательно стали мне ясны через несколько дней.

Егор Иванович в очередной раз явился ко мне весьма и весьма удрученным. Не торопился поделиться со мной новостями, которых у него обычно уйма. И меня ни о чем не спрашивал. Сел в угол дивана, задымил сигаретой, на меня угрюмо-загадочно поглядывал и помалкивал. Говорун стал молчуном. Заговорил он только после того, как выкурил до конца сигарету. Глубоко, всей грудью, вздохнул и сказал:

— Жизнь, Саня, это самое, оказалась хитрее нас с тобой, закаленных, с сорокалетним стажем, рабкриновцев.

Слов много, а сути капля. Терпеливо жду, чем он еще меня порадует.

— Раскопал я, это самое, кучу хлама, вдоволь поиграл с новоявленным папашей, разведал его душу и выяснил такую картину… Жену его, оказывается, зовут не Аня, а Ася.

— Ася?!

— Ася Атаманычева. Уехала она из нашего города летом тысяча девятьсот тридцать третьего года. И не одна… с дитем под сердцем. Вот в таком виде, на втором месяце беременности, без кола и двора, она и встретилась с юридическим охламоном, выскочила за него замуж… Вопросы есть?

— Говори, говори, Егор Иванович!

— Ну, поженились, а через восемь месяцев Ася родила сына и назвала его Дмитрием. Недолго он был при родной матери, питался ее природным молоком. Вскорости супруги Воронковы сели в поезд, приехали в наш город и тайком подкинули младенца под ворота Атаманычевым — Родиону Ильичу, его жене Маше и их сыну Алеше… Вопросы есть, Саня?

— Нет. Говори!

— Какой же ты, однако, это самое!.. Я туманные слова выкладываю, а тебе все ясно как божий день. Почему?

— Говори, Егор!

— Невзлюбил юрист чужого ребенка сразу же, как только тот на белый свет взглянул и осчастливил его своим криком и плачем. Невзлюбил так, что вынудил молодую и глупую жену на материнское преступление. Хорошо, что у нее хватило ума подбросить Митяя не кому-нибудь, а собственным родителям. Не оплошали они, Родион и Маша, и в этом случае. Усыновили подкидыша, в люди вывели. О чем я говорю? Тебе это известно лучше, чем мне. Вот, кажется, это самое, и все. Теперь, надеюсь, вопросы будут?

— Кто же настоящий отец Митяя?

— Тебе виднее.

— Почему мне?

— Потому, что ты больше знаешь, с кем в то лето дружила Ася Атаманычева.

— Со многими она дружила.

— С кем же?

— Прежде всего со мной, Я каждый день бывал в доме Атаманычевых.

— Ты не в счет.

— Почему?

— Как это почему? Ты же Ленку любил в то время… С кем она еще встречалась?

— Больше всего с Леней Крамаренко.

— Теперь ты угадал. Он, Леня, и есть настоящий отец Митяя.. Призналась Ася, что перед отъездом погуляла с ним. С Леней. Всем чертям назло. Так будто бы она сказала своему мужу… этому охламону.

Больше не задаю вопросов. Молчу, все ниже и ниже склоняя голову. Если бы она не поседела двадцать лет назад, то сейчас бы стала белой. Прости, Ася. И моя доля вины есть в том, что случилось.

Егор Иванович поднялся с дивана, прошагал по комнате, от двери к телевизору, и, остановившись передо мною, подвел черту под своим монологом:

— Вот как и когда, это самое, отрыгнулись Асе и Лене грехи молодости!.. Ничто не забывается! Ничто без следа не остается. — Помолчал, подумал и добавил: — Пусть Митяй и дальше остается Воронковым. Еще одно душевное потрясение ему ни к чему. Теперь, кажется, все подчистую. Будь здоров. Поехал я.

Хлопнул меня, чугунного, по плечу и удалился.

Долгожданная весть из министерства: Дмитрий Степанович Воронков утвержден в должности директора комбината. Я первый поздравил его. Митяй спокойно, серьезно выслушал мои добрые слова, а потом расплылся в улыбке.

— Спасибо, батько! Вы никуда не спешите? — застенчиво улыбаясь, спросил он. — Хочу поделиться прожектами новоиспеченного директора.

— Давай. С удовольствием послушаю.

Он взял со стола несколько листов бумаги, но заглядывать в них не стал.

— Прежде всего коренным образом, капитально отремонтируем нашу главную контору, построенную в самом начале тридцатых годов. Я не только имею право, но и обязан это сделать. Станиславский говорил, что театр начинается с вешалки. А я, директор семидесятых, эпохи научно-технической революции, считаю, что наш металлургический комбинат, как и всякое солидное предприятие, начинается с главного управления, с капитанского мостика. Так это и есть в действительности. Всякий, кто войдет в главную контору, должен почувствовать, что это штаб комбината, его святая святых. Не побоюсь я и демагогии насчет директорского увлечения внешней стороной дела и прикажу отделать наш «мозговой центр» современными и добротными материалами. Громадные цельные окна. Всюду много света. Полированные столы и шкафы. Удобные кресла, диваны, стулья. Сияющий паркет. Просторные коридоры с мягкими дорожками. Деловые, но жизнерадостной окраски кабинеты. Первоклассная конторская оснастка. Новейшая аппаратура связи.

Одновременно будем наводить порядок на территории комбината. Вывезем сотни тысяч тонн мусора, накопленного за десятилетия. Построим в доменном, в мартеновском и прокатном прямо-таки роскошные душевые, а старые сломаем. Окружим домны, мартены, прокатные станы молодыми деревьями. Каждый свободный кусок земли превратим в газон. Проложим новые дороги, починим старые. Израсходуем миллионы рублей, чтобы заводские трубы меньше, как можно меньше отравляли атмосферу дымом и газом… Ты меня слушаешь?

— Да, Митя!

— Одобряешь?

— Послушаю, как собираешься действовать дальше.

— Дальше?.. Очередности не намерены соблюдать. Будем действовать с одинаковой силой на всех фронтах. Ударим по всем проблемам. Реконструкция тылов и переднего края будет происходить одновременно. Битва, так сказать, в пути, на боевом марше. Пока старый блюминг, скажем, третий, вырабатывает свои последние ресурсы, мы постепенно монтируем на запасных площадках новый. В запланированный день «икс» стопорим изношенную махину, выбрасываем, а на ее место передвигаем новенький, с иголочки, со всеми усовершенствованиями, обжимной стан и сейчас же начинаем выдавать продукцию. Потери во времени должны быть самыми минимальными. Семь-восемь дней. Вот таким порядком, переходя от агрегата к агрегату, от цеха к цеху, капитально перевооружая, согласно требованиям эпохи, мы перешерстим весь комбинат… Ну как?