Александр Авдеенко - В поте лица своего

— Так, значит, вы и есть Воронков Степан Прохорович?

— Да, он самый. Вот мой вид на жительство. Можете удостовериться. — И он протянул мне почти новенький, в добротной обложке паспорт.

Да, все верно. «Воронков Степан Прохорович». Действителен… «Бессрочно» Время и место рождения — «1905 г. Приморская область. Город Боровой». Национальность — «Русский». Прописка — «Владивосток. Разина, 19, кв. 9». Я вернул паспорт, назвал себя, сказал, где и кем работаю, и спросил:

— Это правда, Степан Прохорович, что Дмитрий Воронков ваш родной сын?

— Да, это факт, который могу подтвердить юридически.

Стреляный волк, чувствую, мой собеседник. С ним надо вести разговор осторожно. Боже упаси вспугнуть, дать понять, на чьей я стороне! Замкнется, и тогда не скоро докопаешься до истины. А мне нельзя терять ни одного дня, ни одного часа. Говорю:

— И вы впервые увидели своего сына здесь?

— Да.

— Как же так, Степан Прохорович? Украли у вас Митю, когда он был грудным? Или вы потеряли его? Что случилось? Почему столько лет жили в разлуке?

— Долгий это рассказ. Да и тяжело для родительского сердца вспоминать такую непотребность.

— Но поскольку вы обратились в суд, вам необходимо вспоминать. Рассказывайте! Мне важно знать всю правду о коммунисте Дмитрии Воронкове. Когда и где родился ваш сын?

— Там же, где жили его родители, — в городке Боровом. В те годы он был таежным поселком.

— Ну, а как он попал сюда?

— Моя жена родом отсюда. Родила тайком сыночка, села в поезд, приехала в родные края и ночью подбросила малютку хорошим, с большим достатком, людям.

— Кому?.. Где они, эти люди, жили?

— В горном поселке. В собственном доме с высоким забором и старинными уральскими воротами.

— Фамилия?

— Атаманычевы. Хозяин — Родион Ильич. Хозяйка — Маша, сын — Алексей.

— Вы не всех Атаманычевых назвали.

— Других не знаю.

— Была еще Ася. Не слыхали про нее?

— Нет.

Врет! Слыхал. Знает. Ладно Пойдем дальше.

— Что же заставило вашу жену подбросить чужим людям сына? Почему вы не противились?

— Вот в этом, товарищ Голота, и вся загвоздка. Я женился на матери Мити летом тысяча девятьсот тридцать третьего года.

— Где?

— Там же все, в Боровом.

— А как она туда попала… мать Мити?

— Занесло попутным ветром. Счастья в наших краях решила искать, несчастная. В ту пору мода была большая на Дальний Восток. Комсомольск-на-Амуре только-только что родился.

— Ну, вы женились, а потом?..

— Месяца через полтора после свадьбы меня мобилизовали в армию. И пробыл я на Кавказе целых два года. Служил — не тужил, письма от жены получал. И ни в одном моя супружница не сообщила, что забеременела, что сыночка родила. Скрыла свое материнское положение.

— Как звали вашу жену?

— Аннушка… Аней я ее называл.

— Где она жила, когда вы были в армии?

— Да, извините, об этом я забыл сказать. На время моей службы Аня переехала сюда, к родителям.

— Фамилия родителей?

— Что это вы, товарищ Голота, так строжитесь? Чистый следователь!

— А откуда вам известно, какие бывают следователи?

— Не первый год живу на свете. Всякого повидал. И от сумы, и от тюрьмы не отказывался.

— Были под следствием?

— Кому в наш век не приходилось быть под ним?

— Судились?

— И это было. Отсидел свой срок не сполна. Освобожден досрочно за хорошую работу и поведение. Документы имеются. Вот!..

— Извините, Степан Прохорович, за такие вопросы. Я все должен знать. Меня ваша судьба интересует постольку, поскольку ваш сын…

— Понимаю. Спрашивайте!

— Если это не секрет, девичья фамилия вашей жены?

— Не могу я этого сказать, товарищ Голота. Такое дело… Сестры и братья у Ани здесь проживают. Не хочется ее родню впутывать в историю. Спросите о чем-нибудь полегче.

— К сожалению, все мои вопросы один другого тяжелее. Скажите, Степан Прохорович, почему Аня скрывала от вас и беременность, и рождение сына?

— Не хотела ребенка. Обузой он был для нее в то время. Глупая была. И еще ветреная. Ладно. Рассказывать так рассказывать. Гулять любила. С другими мужиками. Точно!

— Так, может, и сына прижила с чужими?

— Нет, сын мой. Это уж точно — мой! Все концы с концами сходятся. Я проверял.

— Когда Аня подбросила ребенка Атаманычевым?

— Весной тридцать четвертого. Девятого мая. Точно в этот день.

— Откуда вам известна дата? — Аня во всем призналась.

— Сама?.. Вы же сказали, что она все скрыла.

— Скрывала более тридцати лет. Потом… когда болезнь согнула ее в три погибели, когда собралась отдавать богу душу, открыла мне старую свою тайну… Простил я ее, конечно, бедолагу. Точно. Простил.

— Она умерла?

— Нет. То есть да.

— Умерла или жива?

— Живет, но… не на этом свете. Не в своем уме моя любимая Аня. В дом для психических больных ее забрали.

— Давно?

— Год тому назад. Не буйная она. Тихая. Плачет днем и ночью. И сыночка вызывает из ночи тысяча девятьсот тридцать четвертого проклятого года.

Дотошно все выспрашиваю не зря. Чувствую, догадываюсь, что это история не такая простая, как показалось Дородных. Есть в ней, как в айсберге, глубинная, невидимая глазу, подводная часть.

— Вы обо всем этом рассказывали сыну?

— Нет. Не успел. Поругались мы с ним.

— Почему?

Глядя мимо меня, куда-то в сторону, произнес с безысходной грустью:

— Не понравился, видно, отец. Так оно и есть, точно. Не тот оказался родитель, какой требуется его должности и званию. Да и не вовремя явился!

— Что вы говорите, Степан Прохорович!..

— Извините, что не так сказал. Сгоряча. От обиды еще и не такое могу брякнуть. Подумайте: я к нему с открытой душой, а он… иди, говорит, отец, туда, где был. Знать, говорит, тебя не знаю и знать не хочу. Мой настоящий отец, говорит, настоящая моя мать — Атаманычевы, комсомол, партия, советская власть, ремесленное училище, комбинат. Точно так и сказал. Слово в слово. Ох, горе ты мое, Митенька!.. В чем моя вина перед ним? В том, что я ничего не ведал о его рождении. Точно! Другой никакой вины не признаю за собой. Обидел он меня вчера. Уязвил в самое сердце. Так горько мне стало, что хотел руки наложить на себя. Потом обозлился и заявление в редакцию и в суд настрочил. Пусть все знают, какой он, главный инженер. Не алименты мне его требуются, будь они прокляты, а признание моих родительских прав.

— Скажите, Степан Прохорович, почему ваша жена, подбрасывая Атаманычевым сына, желая скрыть от вас его рождение и существование, все-таки оставила в пеленках записку с просьбой назвать мальчика Дмитрием Воронковым?

— На всякий случай. Точно! На тот самый, если понадобится установить, чей он сын, откуда взялся. Так она мне говорила, когда болела и собиралась помирать.

— Больше ничего она вам тогда не сказала?.