Петр Капица - Неслышный зов

— Ты только не засыпай, — сказала Нина. — Опасно.

— Учи маленьких, — отозвался Ромка, натягивая рукава фуфайки на кисти рук. — Замерзают в мороз, а сейчас и десяти градусов нет.

— И при десяти руки в ледышки превратились, — возразила она. — Лучше прижмись ко мне. Обоим теплее будет. И давай болтать, чтобы не уснуть. Ты меня любишь?

Ромка ждал этого вопроса, но не знал, что на него ответить. Он ведь поклялся Алле.

— Честно говоря, не знаю, — сознался он. — Когда любят, это вроде болезни. А я здоров и не умираю, если тебя не вижу.

— Между прочим, и я так же. Но мне приятно с тобой. Неужели это только дружба? Прочти мне какие-нибудь стихи про любовь.

Он вспомнил стихотворение Надсона:

— А тебе слабо поцеловать мои руки, — сказала Нина.

— Ничуть! Пожалуйста…

Взяв Нинины руки, Ромка не спеша поцеловал одну ладошку, затем другую.

— Руки, кажется, целуют с другой стороны, — заметила Нина. — Но в точности не знаю, мне не целовали. А ты вот такие стихи знаешь?

И она, закрыв глаза, продекламировала:

При этом она вытащила из рукава крошечный, пахнущий одеколоном платочек, сунула в руку Ромке и не без издевки сказала:

— Утрись, а то сосулька образуется.

И как ни в чем не бывало стала вспоминать другое стихотворение:

Ромка утер платком мокрый нос и, чтоб отплатить дерзкой девчонке, сказал:

— Ладно, усталая, давай поцелую, только ты тоже нос утри.

Но Нина отстранилась от него и заговорила стихами:

— Не думай, что я не знаю этих стихов, — заметил Ромка. — Могу по-ахматовски добавить:

— Я-то не волочила, а вот ты еле плелся, — в тон ответила Нина и, посерьезнев, спросила: — Как ты думаешь, действительно так любят или это только выдумки поэтов?

— Чего не знаю, того не знаю и подтвердить не могу, — ответил Ромка и подумал: «А которая из них мне больше нравится, Алла или Нина?» И тут же пришел к выводу, что по духу Нина ему ближе.

Ветер продолжал бушевать над торосами, гнал вихрящийся снег, крутил его каруселями.

— Ой, и я начинаю мерзнуть, — пожаловалась Нина и прижалась к Ромке.

Они некоторое время сидели молча, наслаждаясь теплом друг друга и прислушиваясь к завываниям ветра. Потом Нина не без лукавства спросила:

— А я хорошая девчонка?

С непонятным для себя ожесточением он стиснул ее плечи и поцеловал в губы.

— Так не целуются, — обиженно заметила Нина. — Ты что, не умеешь?

— Не выучился еще, не на ком тренироваться, — стараясь казаться развязным, ответил он. — Могу взять тебя, в инструкторы.

— Это делают нежно и мягко…

И она поцеловала его, едва коснувшись. Отвердевшие на холоде Ромкины губы ничего не почувствовали.

— И все? — разочарованно спросил он. — Не шибко интересно. Наверное, сама ты не умеешь, а фасонишься.

— Не хитри, — остановила его Нина и поднялась. — Повторений не будет. Хорошего понемножку.

Ветер начал стихать. Девушка вгляделась в заснеженное поле и, заметив вдали мелькнувшие огни Стрельны, скомандовала:

— Поднимайся!

Они соскоблили с обледенелых лыж примерзший снег, затянули крепления и двинулись в путь.

Вскоре показался темный, почти квадратный силуэт яхт-клуба. Ни у Нины, ни у Ромки часов не было.

— Наверное, уже поздно, все ушли, — вслух подумала Шумова. — Где мы теперь ночевать будем?

Но, на их счастье, в яхт-клубе еще не спал сторож — старый рыбак, куривший трубку-носогрейку.

— Где же вы так загуляли? — удивился он. — Второй час ночи. Начальство мое давно спит.

— Пурга была, заблудились, — сказала Нина.

— Да-а, в такую погодку на лед не выходи, закружит, — зная свой залив, отозвался старик. — Намерзлись небось? Сейчас я вам чайку согрею.

Напихав в железную печурку сухого камыша и мелко нарубленных поленьев, он все это поджег. Печурка загудела и затряслась, распространяя приятное тепло.

Старик, пыхтя трубкой, нарезал ломтями хлеб, круто посолил его и уложил на раскаленную печурку.

— Сахаром не балуюсь, с солькой скусней, — сказал он.

Кипяток в медном чайнике согрелся довольно быстро. Сторож наполнил им жестяные кружки, подлил из фаянсового чайника настойки из шиповника и предложил:

— Берите сухарики и пейте.

Чай с соленым поджаристым хлебом показался фабзавучникам необычайно вкусным. Насытившись, они поблагодарили старика и стали присматриваться, нельзя ли где-нибудь здесь покемарить.

— Что, уморились? — спросил сторож и принялся сдвигать скамейки. Потом вытащил из ларя два тулупа.

— Постелите и укладывайтесь. Простыней и подушек не имею.

Расстелив тулупы на скамейках у правой стены, Нина и Ромка, сбросив обувь, улеглись.

Постель получилась мягкой и теплой. Острый запах овчины не был противен, от тулупов веяло уютом кочевников.

Утром Шумову и Громачева разбудили голоса фабзавучников, прибывших в Стрельну на лыжах.

Ромка вскочил, потрогал печурку. Она была холодной. И сторож куда-то делся.

— Обувайся скорей, — сказал он Нине. — Ребята пришли, засмеют.

— А мне наплевать, — ответила она и тут же принялась зашнуровывать ботинки.

В это время дверь яхт-клуба распахнулась. В помещение гурьбой вошли лыжники. Запахло мокрой шерстью, кожей, потом.

— Ну и чудики! Как вы могли заблудиться? — недоумевал Лапышев. — Прямой путь. И ориентир великолепный — залив.

— Они друг другу головы вскружили, — заметил кто-то.

После завтрака буера выкатили из ангаров на лед. Эти легкие крылатые сани с поскрипывающими мачтами походили на яхты, рвущиеся в залив.

Вдали виднелся остров Котлин. Замерзший залив на всем пространстве оказался засыпан прилизанным снегом, но во многих местах виднелись синеватые плешины чистого льда.