Перч Зейтунцян - Самый грустный человек

— Мы тоже участвуем? — испугался король.

— Нет. Англия, Франция, Россия...

— Германия небось начала? Так я и знал. И давно все это происходит?

— Уже год, ваше величество.

— Ничего. Пускай пока сами разбираются. Мы дальше всех от Германии. Пусть судьба будет справедлива к нам хоть немножко. А королю Германии в знак уважения отправь мое фото с автографом. Еще? — И как итог своих печальных раз­мышлений он захотел в лице первого министра увидеть то человеческое качество, к которому сам не имел права стре­миться. — Ну ладно, не надо. Ты с этой минуты больше не первый министр. Я решил сменить тебе должность.

— Неужели ваше величество недовольны мною? — изме­нился в лице первый министр.

— Я хочу назначить тебя министром откровенности. В конце концов должен же быть на свете хоть один человек, который не побоится сказать мне в лицо всю правду! — взорвался король. — Ведь существуют возраст, годы, когда это делается просто необходимостью.

— Но, ваше величество... разрешите указать на одно не­соответствие... Мы слишком долго работаем вместе.

— И слишком долго оба лжем. Знаю. Но у тебя есть два достоинства. Во-первых, ты раболепен, и если будет мой приказ, ты мгновенно заоткровенничаешь. Во-вторых, ты труслив. Если я назначу тебя министром откровенности, ты со страху не сможешь быть неоткровенным.

— Благодарю вас, ваше величество! — растрогался первый министр. — Я постараюсь оправдать ваше доверие.

— Ну, министр откровенности, слушай мой первый во­прос. Я хорошо руковожу моей страной?

— Разрешите не отвечать, ваше величество. Более откро­венным быть невозможно.

— Мои подданные любят меня?

— Этот вопрос никогда не должен вас интересовать, так как если мой король испытывает потребность в любви, зна­чит, он уже не чувствует себя сильным, как прежде. Исклю­чите эту потребность, ваше величество.

— А поединок между мною и этим птичником, чем он, по-твоему, завершится, кто возьмет верх?

— Безусловно, вы, ваше величество.

— Ну-ка, ну-ка, — оживился король, — почему?

— Потому что вы очень опасный и коварный человек. И за вашими странностями, кажущимися безобидными, пря­чется ужасный и жестокий деспот.

— Ты не представляешь, до чего же мне приятно слу­шать твои слова, — расцвел в улыбке король.— Ты словно делаешь мне массаж.

— Но пока держит верх он, ваше величество. Вы захоте­ли отнять у него его птиц и перевести в другую тюрьму, вы думали убить его этим, а он не только не умер, но и одурачил вас.

— Но сейчас я снова нашел выход. И на этот раз беспроигрышный.

— Не сомневаюсь, ваше величество. Этот орнито­лог честный человек, ему не выстоять перед вашим коварст­вом.

Король знал, что Страуд завалил его план с помощью книг и безукоризненного знания законов. И тогда он после­довал примеру Страуда и тоже обратился к книгам. Он про­штудировал труд Страуда о тюрьме, прочитал всю суще­ствующую юридическую литературу и наконец набрел на нужную строку. Ужасная ошибка, которую допустил суд пятьдесят лет назад. Неслыханное беззаконие потрясло даже его черствую душу. Страуда не имели права заключать в одиночную камеру. Он скажет об этом Страуду. И от этого известия у Страуда разорвется сердце. Но почему снова яви­лась его мать и почему она целую неделю упорно дожидается приема? Весьма несвоевременный приход... А впрочем... Ко­роль приказал впустить ее. Мать вошла, с достоинством поклонилась.

— Я мать Страуда, ваше величество.

— Помню, помню. Я знаю всех жителей своей страны. По имени и фамилии. Знаю все их заботы и боли. Между прочим, слабое место моего врага, короля соседней страны, именно в том, что для него масса — всё, а личность — ничто. Но ведь существует элементарная истина: масса состоит из отдельных индивидуумов. Министр откровенности, запишите это мое высказывание, распространите. — И он снова с лю­безной улыбкой обратился к матери Страуда: — Я предпочи­таю поговорить о политике с такими простыми, как вы, людьми, а не с моими министрами-тупицами. К сожалению, время не позволяет... Может быть, вы уже получили ответ на ваш вопрос и хотите попрощаться со мною?

— Нет, ваше величество, — не поддалась мать. — Мой сын женился, не спросив моего согласия. Я против этой же­нитьбы.

— Любовь толкнула его на этот шаг, мадам, любовь...— опешил король.

— Я прошу запретить этой женщине посещать его.

— Но почему? Я не могу принимать несправедливые ре­шения. Я должен быть убежден в своей правоте.

— Я столько лет боролась за сына, — оскорбленно сказала мать. — Я все распродала и сижу на пепелище. И это его благодарность ?

— Какая благодарность, мадам? — Король не мог сориен­тироваться. — Придите в себя. Разве матери нужна благодар­ность ?

— Вы тоже должны ненавидеть эту женщину, ваше ве­личество, — решительно сказала мать. — Это она распростра­нила по всему миру, что знаменитый орнитолог Страуд — уз­ник.

— Я прощаю ее.

— Я требую запретить им переписываться.

— Ваш сын действительно великий ученый, мадам. Гор­дитесь им. Я до земли склоняюсь перед его гением. — Король не знал, презирать ему эту старуху или же остерегаться ее. — Я ежедневно получаю сотни прошений со всех концов земли. Все в один голос требуют освободить Страуда. Вы представляете, в какое положение поставил своего короля ваш сын? Тем не менее я восхищен его волей. А вы... в та­ком большом деле выдвигаете какие-то мелкие, житейские счеты... невестки и свекрови... Вы ведь даже не видели друг друга и никогда не будете жить вместе, под одной крышей... Мои симпатии целиком на стороне вашего сына... А ведь я первый враг вашего сына...

— Можно подумать, вы печетесь о нем больше, чем я,— посмела оборвать короля мать. — Я пришла к вам ради его же блага. Он не может быть счастлив с этой женщиной.

— Оставьте эту болезненную ревность, ради бога. Слы­шать этого даже не хочу. Идите и боритесь против меня. Знайте, что для короля нет никого опаснее, чем мать Страу­да. Идите же, я все сказал, я открыл вам свою тайну.

Мать молча направилась к дверям.

— Может быть, вы заплачете? — спросил король. — Я требую, чтоб вы раскаялись.

Мать остановилась у дверей, но не обернулась. Лицо су­хое, непроницаемое.

— Минутку! — вспомнил что-то король. — Вы моего шо­фера знаете?

— Вашего шофера?.. Почему это я должна его знать?..

Мать вышла из приемной и тотчас была окружена боль­шой толпой журналистов. Защелкали фотоаппараты. Мать, казалось, даже стала позировать перед объективами. Во вся­ком случае, она машинально провела рукой по волосам. Со всех сторон посыпались вопросы.

— Мадам Страуд, мы слышали, начинается новое движе­ние за освобождение вашего сына?

— Мне нечего вам сказать.