Перч Зейтунцян - Самый грустный человек

— Пятьдесят лет назад ты говорил те же слова другой женщине, — напомнил король. — И звучали они тогда столь же убедительно и искренне. Как это понять?

Страуду словно дали пощечину. Он не помнил. Он мучи­тельно напряг память и все равно не вспомнил. Он понял, что король говорит о чем-то очень жестоком, и увидел, что король прав. Он поглядел со стороны на воодушевленного узника и снисходительно улыбнулся ему.

— Забыл, ваше величество... Я виноват перед этими дву­мя женщинами. Потому что в каждой из них я видел только себя...

Послышались восхищенные голоса трех министров:

— Твой монолог — пощечина нам...

— Жалко только, что нам...

— Да, нам...

— Я глубоко сожалею, Страуд, что мы не можем даро­вать тебе свободу, — перешел наконец к самой сути ко­роль.— И знаешь, по чьей вине? По моей, — смущенно при­знался он. — Ведь я уже раз помиловал тебя. Суд приговорил тебя к смертной казни, а я заменил это пожизненным заклю­чением. Хоть бы я тогда не делал этого. Понимаешь? У меня нет права вторично помиловать тебя.

— Почему же вы меня сюда вызвали, ваше величе­ство? — упавшим голосом спросил Страуд.

— Я внимательно перелистал дело Страуда и убедился, что пятьдесят лет назад произошла серьезная ошибка, полве­ка назад имела место одна из величайших шуток в истории правосудия. Суд не имел права приговаривать Страуда к одиночному заключению.

— Но я просидел в одиночестве пятьдесят лет... — изум­ленно пробормотал Страуд. — Согласно решению суда...

— Понимаю, Страуд. Это жестокий факт. Прискорбный. И ты, конечно, считаешь, что если уже просидел пятьдесят лет в одиночке, то это законно.

И снова послышались восхищенные голоса трех мини­стров :

— Но существует справедливость, Страуд!

— Она есть, Страуд!

— Существует правда, Страуд, и ее никуда не спрячешь!

— Я убил человека! — крикнул Страуд, тревога его воз­растала еще и потому, что он не видел лиц собеседников.— Мне полагалось самое тяжкое наказание...

— Кого же мне наказать, Страуд, — жалобно сказал ко­роль.— Тот судья умер. Присяжных тоже нет в живых. Ну сам посуди, кого мне наказывать. Как мне расхлебать всю эту кашу...

— Но я не обращался к комиссии... — искаженный голос Страуда отозвался эхом. — Почему вы разбираете мой во­прос, кто вас просил трогать меня?!

— Ты не обращался к нам. Зато обращались другие, твои защитники. А знаешь, какая это ответственность для твоего короля? Как это угнетает?

— Я понес свое наказание... Я заслужил его... — потеряв самообладание, Страуд поворачивался то к королю, то к ми­нистрам, вернее, к их спинам. — Никто не имеет права ли­шать меня этого наказания задним числом... — И он обречен­но закричал: — Все было правильно! Никакой ошибки не было!..

— Не смотри на нас, Страуд, не смотри* не смотри, — ис­пуганно попросил король.

— Напротив, со мной еще мягко обошлись... — Страуд в панике перебегал от министра к министру и заглядывал им в лица. — Дали возможность заниматься наукой... — Он вы­нужден был обратить свое единственное счастье в обвине­ние: — Я вас спрашиваю... в конце концов это тюрьма или санаторий?...

— Повернись... не смотри на нас, Страуд... ради бога... это запрещается...

— Я совершил преступление!.. — Страуд вдруг обратил внимание на то, что зал слишком, чересчур велик и потолки немыслимо высокие. — Я считаю понесенное мною наказание справедливым... Это я должен считать, я, а не вы... мое мне­ние важно, не ваше...

— Не понимаю, почему ты так кипятишься? — настало время, чтобы взгляд короля выразил недоумение. — Ведь мы в твою пользу говорим. И если есть кто-то, кому не на руку юридическая эта ошибка, так это именно я.

— А почему вы вдруг вспомнили о ней, ваше величе­ство? Зачем вам это понадобилось? Вы хотите отнять у меня то, чего я сам достиг... Мою свободу... Мою независимость... Понимаю... Хотите раздавить меня своим сообщением. Чтоб я не выдержал... Чтоб у меня от горя разорвалось сердце...

— Стыдно, Страуд, — укоризненно сказал король. — Разве королю трудно было убить тебя до сих пор? Если бы я захо­тел, тебя бы давным-давно не было в живых...

— Даже моя мать, даже она была против помилова­ния, — у Страуда вдруг заблестели глаза. — Если даже мать заявляет, что место ее сына в тюрьме, чего же больше? Нет, нет, все было правильно, ваше величество... Наказание было правильное. Пятьдесят лет одиночества...

— Мы пересмотрим дело, — невозмутимо сказал король. — Тебя переведут в общую камеру. С опозданием в пятьдесят лет.

— Нет, ваше величество! — Страуд упал на колени. — Не делайте этого... ведь я убийца... Для кого же тогда предназ­начены одиночные камеры? — Глаза его вдруг снова забле­стели, он вскочил с колен. — Если бы я не был в камере-оди­ночке, птицы бы не залетали ко мне, я бы не занимался наукой и не принес своей стране миллионные прибыли...

— И почему только я усложняю себе дело? — предпочел притвориться непонимающим король. — Если ты так настаи­ваешь, пусть будет по-твоему. — Он был совершенно сбит с толку, он ведь никак не предполагал, что Страуд разгадает смысл этой его затеи. А раз уж разгадал, значит, напрасны были все усилия, и весь этот разыгранный спектакль теряет смысл. Игра вновь оставалась незаконченной. Но король обязан был найти выход из создавшейся ситуации (если уж на большее его не хватило). — Какое имеет значение, для чего именно мы вспомнили эту ошибку, все равно ты уже знаешь истину. Несправедливый приговор остается несправедливым приговором независимо от того, когда и с какой целью тебе о нем сообщают.

— Да, я уже знаю истину... — вынужден был сдаться Страуд, и поражение его выразилось в том, что он медленно, еле волоча ноги, вернулся и встал на свое место в центре за­ла, спиной к комиссии, лицом к дверям...

— Я искуплю свою вину. В какой-то мере, конечно...— Король наконец перевел дух, он еле сдерживал свое ликова­ние. Так неожиданно, так нечаянно победить! Но он взял се­бя в руки и с достоинством распорядился: — Отремонтиро­вать камеру Страуда, стены покрасить в указанный узником цвет, поставить телевизор, провести телефон, пусть говорит с кем хочет, провести также горячую воду, кормить особыми блюдами, меню согласовывать с узником. Подавать к обеду вина. Украсить стены картинами. Оригиналами. Освободить соседние камеры, снести стены, оборудовать там большую лабораторию. По последнему слову техники.

— Не хочу горячую воду!..—завопил Страуд. — Не же­лаю...

— Знаешь что, — обиделся король, — если отбывать нака­зание — твое право, то мое — искупить свою вину. Раз уж на то пошло. Увести заключенного.

Вошли несколько конвойных, схватили Страуда за руки. Страуд вяло сопротивлялся. Конвойные протащили его до дверей и вытолкали из зала.