Леонид Ленч - Душевная травма [Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом]

Мы со старушкой смеемся, а черноглазая маленькая несмеяна с тем же обидным равнодушием смотрит на старающегося ее рассмешить дядю и молчит. Наконец она изрекает:

— Тобик лучше тебя лает.

Кузнечик переводит свой лай в пронзительный скулеж. Мы со старухой умираем от хохота, Леночка молчит, хмурит бровки.

Оборвав скуление, сконфуженный Кузнечик ныряет в буфет, извлекает с нижней его полки роскошного усатого и длинноухого плюшевого зайца и преподносит ею Леночке. А та не берет зайца! Бабушка внушает внучке:

— Бери, бери, теперь у тебя целых три зайца будет. Ничего, бог троицу любит! Скажи дяде «спасибо», и пойдем домой!

— Спасибо! — говорит Леночка и берет зайца.

И тут Кузнечик не выдерживает, он опять опускается перед девчоночкой на корточки и задает ей роковой прямой вопрос:

— Леночка, ты любишь меня?

Честная Леночка отрицательно машет головкой.

— Почему же ты меня не любишь?!

Леночка загадочно молчит. Бабушка хватает ее за руку, говорит:

— Ну, спасибо вам за внимание к нам! — и уводит внучку в прихожую одевать. Кузнечик плетется за ними следом.

Он возвращается с несчастным лицом, волоча за ухо своего зайца, сразу постаревший и посеревший; даже синяя в белую крапинку «бабочка» на его белоснежной сорочке как бы опустила свои нарядные крылышки. Он беспомощно пожимает плечами и говорит мне:

— Зайца моего забыла взять! Ничего не понимаю! Всегда считал, что умею обращаться с детьми, — и вдруг… такой афронт. Что ты на это скажешь?

Что я могу ему сказать?! Что он, никогда не бывший ни отцом, ни дедом, сам лишил себя этого счастья? Я молчу, смотрю на старые фотографии на стене, и мне кажется, что на красивых женских лицах играет торжествующая, самодовольная улыбка.

Черноглазая капризуля хорошо отомстила бедному Кузнечику за них — за всех!

Легкая дюралевая красавица — лодка кремового цвета с нарядной красной каймой на борту — стремительно неслась по широкой заводи, пересекавшей территорию этого небольшого и незнаменитого заповедника с востока на запад.

Лесистые берега заводи были безлюдны.

В лодке сидели двое. На корме, управляя мотором, восседал старший егерь заповедника Куприков, крепко сбитый, средних лет, краснолицый, с белесыми бровями, передние зубы в металлических коронках, глаза зорко и хитро сощурены. На передней носовой скамейке примостился младший егерь Ленька Анфисов. Нос классический, картошкой, пшеничного цвета космы свисают на уши, но не по соображениям моды, а потому, что от поселка заповедника до села, где есть парикмахерская, путь не близкий. Глаза у Леньки голубые, наивно-добродушные, как у щенка, еще не забывшего вкуса и запаха маткиного молока. Фуражка с зеленым околышем надвинута на лоб — чтобы не сдуло ветром.

Со всего размаха лодка влетела в прибрежную камышовую заросль. Куприков сбросил газ и выключил мотор.

— Перекур! — объявил старший егерь и достал из кармана форменного кителя пачку сигарет «Прима». Закурив, строго спросил у Леньки: — Куришь?

— Нет, дядя Ваня, не балуюсь!

— Молодец! — наставительно сказал Куприков. — За это я тебя отмечаю в приказе по лодке. Вредно! И плюс лишний минус в бюджете.

— А зачем тогда вы сами курите?

— Не равняй меня с собой. Ты сыроежка-недомерок, а я гриб боровик, ядрен да велик!

Куприков расположился у себя на корме поудобнее, вытянул ноги в высоких сапогах, закрыл глаза.

— Иван Лукьянович! — окликнул его Ленька.

— Ну, чего тебе?

— Будем вертаться? Или до Медвянки проскочим?

— Тебе небось домой не терпится! Как дела-то у тебя с твоей Настькой несравненной подвигаются?

Ленька покраснел и ничего не ответил.

— Ты, Леня, девкам, то есть вообще бабам, не верь, — с той же свойственной ему суровой наставительностью сказал старший егерь. — Они, чертовы твари, только о том и помышляют, как бы им нас, мужиков, обдурить и объегорить… Конечно, баба бабе рознь, бывают и такие, что хоть сейчас бери и сажай ее в министры на пост, но это уже называется не баба. Баба — это… — Куприков подумал и, ничего не придумав, веско сказал после долгой паузы: — …баба — это мягкий пол. Понятно тебе?

Ленька промолчал.

— Ну, ежели тебе моя мысль понятна, — продолжал рассуждать, сев на своего любимого конька, Куприков, — то послушай-ка, брат, историю, то есть анекдот, про одну распутную бабенку. Дело было еще до Октябрьской, при царе Горохе, то есть при Николушке-дурачке. Жила эта распутная бабенка в большом престольном, как раньше говорили, селе, и был у нее кроме законного мужа еще и любовник, хахаль то есть, простой мужик местный. Но одного ей мало показалось, вертихвостке, и она второго завела — служителя культа, попросту говоря — дьякона из церкви! Вот однажды приходит этот дьякон до этой бабенки. В спецовке своей пришел, то есть в подряснике до пят. Только это стали они целоваться да миловаться, как вдруг — здравствуйте, я ваша тетя! — заявляется первый любовник. Видит он всю эту художественную самодеятельность и говорит дьякону…

Рассказывал свой анекдот Куприков тягуче, длинно, напирая на сальные подробности, и от этого даже тот крохотный скотский юмор, который был заключен в анекдоте, таял, как щепотка соли в кастрюле с горячей водой, оставалась лишь одна скучная похабщина.

Посмеиваясь, Ленька слушал, но не анекдот Куприкова, а звуки, которые во множестве роились здесь, в их укромном убежище: шуршанье камышовых метелок, колеблемых легким ветром, плеск рыбьих игр, чувиканье какой-то веселой птички, славившей ясное небо и доброе вечернее солнце от всего своего маленького сердечка. И вдруг Ленька уловил какой-то посторонний звук — жесткий, неприятный, чуждый всему тому, что только что ласкало его слух. Он насторожился. Недалеко переговаривались люди. Голоса грубые, отрывистые, слов разобрать нельзя. Почему они оказались здесь, в заповеднике, эти люди? Уж не браконьеры ли?!

— Дядя Ваня! — тихо сказал Ленька.

— Не перебивай! — недовольно отозвался Куприков, продолжавший жевать нескончаемую мочалу своего анекдота. — Нельзя перебивать человека, у него может произойти потеря нити. На чем я остановился?.. Ага! Тогда, значит, этот дьякон говорит этому мужу этой бабенки…

— Иван Лукьянович, браконьеры, кажись, работают!..

Ленька схватил весло, лежавшее на днище лодки, и тремя сильными взмахами протолкнул ее на чистую воду. Так и есть! Совсем недалеко у берега двое мужчин, зайдя в воду по грудь, ловили неводом рыбу.

Мотор заработал, загремел с одного рывка Куприкова, и сторожевая лодка помчалась к месту происшествия.

Когда Ленька и Куприков вышли на берег, нарушители еще не были готовы к встрече с егерями. Почти квадратный толстячок с наголо обритой, маленькой загорелой головой, прыгая на одной ноге, ловил другой неподатливую штанину, второй нарушитель, уже одетый, длинноногий, усатый, с густыми черными бровями, вытаскивал из сети трепещущих живым серебром окуней и плотву и бросал их в ведро с водой, стоявшее тут же, на берегу.