Леонид Ленч - Душевная травма [Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом]

— Пожалуйста. Если я смогу…

— Я должна тихонько исчезнуть… часа на три. Важная встреча… отложить нельзя. Вы меня понимаете, Максим Петрович?

Я киваю головой. Мне все понятно: у Любочки идет очередной роман с очередным претендентом на ее руку, сердце и однокомнатную кооперативную квартиру. Она болтлива, как индюшка, и любит делиться своими переживаниями с женщинами нашего издательства — своими подружками, а те, конечно, делятся с приятелями мужчинами. В общем получается, что весь аппарат издательства всегда в курсе сложных перипетий Любочкиных романов. Причем каждый — кто с позиций отеческих или материнских, кто по-приятельски, кто исходя из собственного богатого опыта — дает Любочке советы и наставления. И она их охотно выслушивает и принимает. Можно даже сказать, что Любочка вела и ведет свои любовные дела под мудрым руководством коллектива. Странно, однако, что до сих пор она замуж так и не вышла!

— Максим Петрович, миленький, тут придет мой автор, его фамилия Надейкин, ужасно настырный человек. Вы ему скажите, чтобы он пришел через недельку.

— Хорошо, скажу.

— Но вы ему не просто это скажите, а дайте понять, что его рукопись у нас не пройдет.

— Почему вы так думаете?

— Полистайте рукопись, и вы будете думать так же.

— Мне некогда листать ваши рукописи, Любочка, у меня своя горит!

— Тогда поверьте мне на слово. И вообще… как вы любите все усложнять, Максим Петрович. О таком пустяке я вас попросила, а вы…

Она поднимается и уходит. Ей некогда, ее ждет избранник сердца или очередной лжеизбранник, черт его знает, кто там назначает ей свидание в рабочее время! Но почему, скажите, я должен брать на себя тяжкий груз объяснений с ее настырным Надейкиным? Ведь если даже допустить мысль, что Любочка права и рукопись у Надейкина действительно дрянь, все равно — какое право я имею что-то талдычить человеку по поводу его работы, которую не читал?! Но, с точки зрения Любочки, все это пустяк!

Любочка возвращается. Не одна, а со своей ближайшей приятельницей Кирой Иосифовной из соседней комнаты.

Кира Иосифовна «суха, как палка, черна, как галка». Она носит брючный ансамбль мужского покроя, который ей ужасно не идет — пиджачок и брюки лишь подчеркивают ее унылые, безнадежные плоскости. Подслеповатые посетители частенько обращаются к ней как к мужчине: «Гражданин, скажите, пожалуйста…», чем приводят изысканную Киру в бешенство.

Любочка демонстративно отдает приятельнице папку с рукописью Надейкина. Потом женщины начинают шептаться. Я делаю вид, что погружен в свою работу, а сам слушаю краем уха их шепот. Улавливаю я лишь одно слово: «Эгоист». Разумеется, эгоист — это я.

Уходя, уже в дверях, Любочка с ледяной любезностью говорит мне:

— Максим Петрович, я приколю к нашей двери записку для Надейкина, чтобы он вас ничем не беспокоил. С ним поговорит Кира Иосифовна.

Перед концом рабочего дня (Любочка в издательстве больше так и не появляется) ко мне в кабинет шумно врывается Кира Иосифовна — ноздри тонкого ястребиного носа раздуты от ярости, впалые щеки в красных пятнах.

— Ну, этот ваш Надейкин!.. Хорош!

— Он не мой, он — Любочкин!

— Но ко мне-то он попал по вашей милости. Объявил, что будет жаловаться на меня директору. Теперь из-за вашего эгоизма я должна писать дурацкие докладные записки, оправдываться. Спасибо, Максим Петрович.

Хлопнула дверью и исчезла. Представляю, как она еще будет (вместе с Любочкой) перемывать мои бедные эгоистичные кости.

Прихожу домой усталый, вымотанный. Настроение отвратительное. Меня угнетает и бесит глупая история с Надейкиным, в которую я угодил, как кур во щи.

Хорошо бы сейчас посидеть с женой и Чесиком — выпить горячего чаю, позевать часок перед телевизором. А вдруг возьмут и покажут что-то интересное?!

Не тут-то было!

— Скорей переодевайся! Звонили Сюкины, у Ангелины день рождения. По дороге что-нибудь купим для этой халды… — У моей жены и знакомые и приятельницы все или «халды», или «кикиморы», или «дурехи».

— Ой, мне не хочется никуда ехать! Я очень устал… плохо себя чувствую!

— Начинается! Я тоже себя неважно чувствую, но, однако, еду!

— Знаешь что — поезжай одна. Скажи, что я заболел!

Лучше бы я не говорил этой фразы!

— Скажи, есть предел твоему зоологическому эгоизму… или он безбрежен, как океан?!

Внезапно мне в голову приходит странная, но, кажется, блестящая мысль! Я — эгоист? Хорошо. Сейчас я им стану!

— Да, я эгоист! — ору я на жену, внутренне ужасаясь тому, что я делаю. — И хватит играть в прятки. Не надо было вам замуж выходить за эгоиста, поискали бы для себя альтруиста. Никуда я не поеду. Хочу сидеть дома и пить чай, а на остальное мне наплевать. И не сметь ко мне также приставать со всякими Сюкиными!

Хлопаю дверью так, что все кругом дребезжит, и иду к Чесику. Он сидит за своим столиком и решает шахматную задачу.

— Па, что ты там разбушевался, как Фантомас? — лениво спрашивает Чесик, не отрывая взгляда от шахматной доски.

— Не твоего ума дело!

— Слушай, старик, ты бы пошел к себе, ты мне мешаешь, я не могу сосредоточиться!

— Вон отсюда! — ору я на Чесика.

Он оборачивается, мигает длинными темными ресницами. Его розовая мордашка выражает глубокое изумление.

— Чего ты кричишь? Это моя комната!

— Комната твоя, а квартира моя. Иди и решай свою идиотскую задачу у мамы, в кухне, в ванной, в туалете — где хочешь! А я хочу побыть здесь. Один!

— Хорошо, я уйду, — бормочет смертельно обиженный Чесик, — пожалуйста! Если ты такой эгоист…

— Вон! — Я бацаю кулаком по столу, шахматные фигуры валятся на пол. Чесик выбегает из комнаты, даже не собрав их.

Я слышу, как на кухне он жалуется на меня матери. Но по тону их разговора я понимаю, что его жалобы не встречают сочувствия и поддержки. Больше того — до моих ушей доносится звук легкой затрещины. Ого! Кажется, я попал в цель.

В комнату ко мне входит жена и медовым голосом говорит:

— Я приготовила чай, такой, как ты любишь. Будешь с нами пить или сюда подать?

— Сюда! — рявкаю я.

— Тихо, тихо! Сейчас подам.

Жена скрывается за дверью.

Оказывается, хорошо быть грубым, зоологическим эгоистом! Правда, мне противно играть эту роль, но ведь надо же хоть изредка, хоть один вечерок, отдохнуть человеку. Даже такому эгоисту, как я!

Зачем люди врут?

Ответить на этот чисто риторический вопрос так же трудно, как и на вопрос: зачем люди живут?!

У каждого своя цель в жизни, каждый живет по-своему. И каждый врет тоже по-своему.

Один врет, преследуя вполне определенные низменные, корыстные цели.

У другого комплекс неполноценности, вот он и приписывает себе поступки, которые не совершал и совершить не мог.