Мирмухсин Мирсаидов - Молнии в ночи [Авторский сборник]

От Джарии у него было двое детей, сейчас уже взрослых: сын, Шамсиддинходжа, которого приятели звали просто Шамси, и дочь Вазирахон. Втайне Буриходжа помышлял о том, как бы обручить Вазирахон и Алиджана, — в этом случае, как он полагал, он одним выстрелом убил бы двух воробьев, «пристроил» и дочь, и пасынка…

Буриходже шел уже седьмой десяток. Худой, бледный, с запавшими щеками, он выглядел изможденным. Одевался строго и неизменно: зеленая бархатная тюбетейка, длинный бешмет, сшитый из плотного материала, не знающего износа. Вот уж десять лет Буриходжа не расставался с этим бешметом, носил его летом и зимой, весной и осенью. С боков и по краям рукавов бешмет лоснился, на локтях — заплаты, наложенные с помощью тонкой вышивальной иглы так искусно, что были почти незаметны. Чем бешмет изобиловал, так это карманами, три наружных, два внутренних, а еще маленькие кармашки для монет, вшитые в большие карманы, — всего восемь! Когда Буриходжа поднимался с места, карманы, набитые всякой всячиной, оттопыривались, и это придавало Буриходже какой-то взъерошенный вид. Он ни разу не отдавал бешмета в стирку, боясь, как бы его не застирали, не вымыли из него весь лоск, не укоротили век такой дорогой вещи… От бешмета исходил кисловатый запах — кто оказывался рядом с Буриходжой, невольно морщился.

После плова Буриходжа вытирал руки о голенища ичигов, чтобы кожа ичигов блестела и была прочней…

Походка у Буриходжи какая-то вихляющая: хромой — не хромой, сразу и не разберешь. Многие, правда, помнили, как долгое время он ковылял на костылях.

А случилось с ним вот что… Он услышал, что кожевники, за гроши, на вес, скупают голубиный помет. Сторож махалли, чтоб скрасить одиночество, держал голубей — штук пятьдесят-шестьдесят. Голубятню он соорудил на крыше своего дома, и кто проходил мимо, слышал, как мирно воркуют его крылатые питомцы. А днем вся махалля любовалась голубями, которые дружной стаей взмывали в небо и, шумя крыльями, кружили над домами.

Однажды вечером, в сумерки, сторожа, только было вздремнувшего, разбудило хлопанье крыльев, какая-то возня на крыше. Он решил, что в голубятню забрался кот и, прихватив увесистую дубинку, полез на крышу, ругая несчастного кота на чем свет стоит. Но не успел он приблизиться к голубятне, как из нее вывалилось что-то большое, тяжелое, покатилось по крыше, рухнуло вниз, на улицу. Это был явно не кот. Уж не собака ли?.. Сторож ступил на край крыши и увидел, как кто-то вприпрыжку, прихрамывая, бежит прочь от дома. «Стой! — закричал сторож. — Стой!» Беглец припустил еще пуще и скрылся за углом.

Утром сторож нашел в голубятне бельбох, в который был завернут голубиный помет. По молитве, вышитой на кайме, сторож без труда догадался, кому принадлежит бельбох. Он смел в кучу оставшийся в голубятне помет, добавил его к тому, что уже был в узле, и прямым ходом направился к Буриходже.

Хозяин сидел во дворе, хмурый, нахохленный, растирал салом босую ступню. Остановившись у калитки, сторож кринул:

— Амаки! Заберите-ка свое добро!

Буриходжа вытянул шею в его сторону, приложил к уху ладонь:

— Что ты сказал, сынок?

— Бельбох, говорю, возьмите!

— Бельбох? — фальшиво изумился Буриходжа. — Какой бельбох?

— Как какой — ваш.

— Это тот, что у тебя в руках?

— А разве он не ваш?

— Ох, глаза, глаза!.. Что-то я худо вижу… Да ты заходи, гостем будешь. Я сейчас чай заварю.

Сторожу надоела эта волынка, он сердито сказал:

— Вот что, амаки. Вы моих голубей не тревожьте. Нужен вам помет — скажите, сам соберу и принесу. Ловите!

Он бросил узел к ногам Буриходжи. Тот пробормотал какие-то проклятья, подтянул к себе узел. И снова принялся за ступню, вывихнутую при прыжке с крыши.

Ступня долго не заживала. С тех пор Буриходжа и припадал на левую ногу.

Много о нем рассказывали всяких историй…

Как-то хоронили одного из старейших жителей махалли. Когда тело покойного опустили в могилу, засыпали землей и совершили над могилой все необходимые обряды, могильщик подошел к одному из участников траурной церемонии и пожаловался, что ему слишком мало заплатили за услуги. Поднялся небольшой переполох, подозвали сына покойного. Тот, захлебываясь от обиды, сказал, что деньги могильщику взялся передать Буриходжа-амаки, которому было вручено пятнадцать рублей. Кто-то уже полез в карман, чтобы из своих денег доплатить могильщику и покончить с этим неприятным инцидентом, но в это время Буриходжа, под устремленными на него взорами, принялся шарить по карманам, извлек из одного сложенную вчетверо десятку и забормотал с наигранным удивлением, словно сетуя на свою рассеянность: «Ай-ай, вот, оказывается, куда она завалилась, а я и не заметил…» После этого случая один из аксакалов махалли, Расулходжа, сказал: «Если бы вдруг осла назначили имамом — я бы еще согласился молиться вместе с ним, но будь имамом Буриходжа — ноги бы моей не было в мечети!»

С юных лет Буриходжа питал активную неприязнь к общественно полезному труду. Пользу он во всем искал прежде всего для себя. И предпочитал заниматься знахарством, «лечил» хворых и увечных молитвами и заклинаниями.

Вообще Буриходжа славился суеверностью. Перед тем как выпить воды, он обязательно произносил заклинание: «Васаккихум рабоихум». Здоровается с кем-нибудь, так уж не преминет незаметно ощупать большой палец: по поверью у легендарного пророка Хызра, приносящего счастье тем, кто с ним встретится, большой палец без костей, а явиться к людям Хызр может в облике любого смертного. Даже когда Буриходжа обменивался рукопожатием с Валиджаном, то и у него, на всякий случай, щупал большой палец…

В махалле о Буриходже шла молва как о лодыре, невежде и шарлатане.

Чтоб только избавиться от вечных попреков, он устроился сторожем в магазин одежды, находившийся на одной из самых шумных городских улиц. Хватило его, однако, ненадолго, — даже нехитрые обязанности сторожа показались ему обременительными. Он начал прогуливать, ссылаясь на недомогание. У него потребовали бюллетень. Ничего не оставалось, как тащиться в поликлинику. Но что сказать врачу? Мол, его недуг в том и заключается, что ему невмоготу сидеть целыми днями на одном месте, словно пришитому? Навряд ли в этом случае полагается больничный лист. Разжалобить врача охами да вздохами? Доктор, наверно, не простак, его не проведешь. Может, без лишних слов взять да всучить ему узел с грушами?.. Э, не всякий на это клюнет!.. У Буриходжи от раздумий и вправду разболелась голова.

Больше всего врачей пугает высокая температура… Буриходжа встрепенулся: ладно, будет вам температура! Он испек в горячей золе небольшую картофелину, завернул ее в тряпку, пристроил под мышкой, туго обвязал лоб белым платком и с поникшей головой, со страдальческим выражением лица поплелся в поликлинику. Знакомые, восседавшие в попутной чайхане, видели, как он шел, плотно запахнувшись в халат, согнувшись в три погибели, и соболезнующе поматывали головами: ишь, как скрутило беднягу!