Леонид Ленч - Единственный свидетель [Юмористические рассказы]

Ох, эти придаточные!..

Запутавшись во всех этих «чтобы», «что», «потому что», «вследствие чего», «оттого что» и «для того что», я с ужасом убеждаюсь в том, что не могу закончить фразу и поставить точку.

В зале откровенно хохочут, а я все плыву и плыву куда-то, жуя свои «оттого что» и «для того что».

Соусов громко говорит Зиночке из бухгалтерии:

— Да, не Демосфен!

…К концу выступления в моей мышеловке оказываются… две мыслишки!

Небогатый улов!

С бодростью утопающего я булькаю:

— На этом позвольте мне закончить свое выступление.

Мне охотно «позволяют» закончить, и я, под ехидные хлопки, камнем иду на дно.

Я сажусь на свое место, стараясь не смотреть на соседей. Уши у меня пылают, сердце стучит — я чувствую себя несчастным.

Не знаю, до чего довела бы меня моя страсть, если б не заботы товарищей и в частности Соусова.

Однажды он позвал меня к себе в гости. Было много народу — все наши, учрежденческие. Мы слушали патефон.

Соусов поставил очередную пластинку и сказал:

— А теперь послушайте комический монолог. Называется «Оратор». Фамилию артиста-исполнителя я называть не буду, попробуйте отгадать сами.

Пластинка завертелась — и все сразу стали смеяться. Хохот поднялся такой, что до меня долетали лишь отдельные слова оратора. Я не мог разобрать, что он говорит, я понял только, что он высказывается «за» и «против» одновременно. Я стал смеяться вместе со всеми, а когда пластинка кончилась, сказал:

— Правильно подмечено. Есть у нас такие ораторы! Но кто этот артист? Ужасно знакомый голос!

Соусов сделал классическую паузу и сказал:

— Это ты! Помнишь микрофон? В тот день мы записали тебя для потомства.

С тех пор, когда, сидя на собрании, я чувствую «ораторский зуд» — этот самый опасный вид душевной чесотки — и уже поднимаю руку, чтобы попросить слова, я вспоминаю свою пластинку и говорю председателю: «Нет, ничего… это я так… на нервной почве!..»

И выхожу в коридор покурить.

1950

Областной работник Михаил Петрович Зайцевский, человек благодушный и даже несколько восторженный, сидел в клубе колхоза «Утренняя заря» и слушал лекцию местного учителя природоведения Коркина на тему: «Загадки мироздания. Есть ли жизнь на других планетах?»

Зал клуба, разместившегося в здании бывшей церкви, был набит до отказа. Колхозники слушали внимательно, чутко. Коркин был в ударе и читал с «огоньком», сам увлекаясь цветистым своим рассказом про каналы на Марсе. Когда он закончил лекцию и, сойдя с кафедры, сел за стол, застланный алым кумачом, в зале раздались дружные аплодисменты. На сцену вышел заведующий клубом — румяный, застенчивый, как девушка, паренек — и, зардевшись, сказал:

— В порядке ведения… Первое — прошу граждан не дымить!.. Степан Иванович, это персонально относится к вам!.. Второе — прошу задавать товарищу лектору вопросы.

Вопросов было задано много. Ученик шестого класса Ваня Смычков спросил: не собираются ли наши летчики на ракетных самолетах махнуть на Марс — посмотреть на эти самые каналы? Если собираются — будут ли брать пассажиров-добровольцев? А если будут брать пассажиров, то где будет происходить запись, в области или в Москве? Над вопросом Вани Смычкова зал смеялся минут пять. Раздавались возгласы:

— Кланяйся там, на Марсе, Ванечка!

— Дядя Степан, его все равно не запишут лететь на Марс — у него по географии двойка.

Михаилу Петровичу лекция понравилась. Он достал из портфеля свой дорожный блокнот и отметил карандашом: «Цен. оп. — „Утр. зари“. Устр. лекции. Уч. Коркин — хор. лект. Жив. инт. колх. Похвалить, рассказать культпрос. — Носову».

Сидевшая рядом с Михаилом Петровичем пожилая колхозница в городском кокетливо-ярком шерстяном платочке, подвязанном под подбородком, покосилась на его портфель и сказала шепотом:

— Вы из района, товарищ, извините, конечно, или из области?

— Из области!.. — значительно сказал Михаил Петрович.

— Обследуете нас или как?

— Смотрю… кое-что!

— Вы бы нашу кооперацию посмотрели…

— Я больше по культурно-просветительной части. А что у вас в кооперации, плохо разве дело идет?

— Дело идет, как на Марсе, — загадочно сказала колхозница, — туману много, а гвоздей, скажем, нет. Да вы зайдите в нашу лавку — сами увидите все. С народом потолкуйте.

— Загляну! — согласился Михаил Петрович и отметил у себя в блокноте: «Загл. в сельпо. Пог. с нар.».

Ночевал Михаил Петрович у заведующего клубом. Тот накормил гостя из области великолепным лещом собственного улова, жаренным в сметане, с картошкой и зелеными помидорами.

Михаил Петрович с жаром говорил за ужином о задачах культурной работы в деревне и так хвалил хозяина за инициативу, что тот стал совсем багровым от смущения и почему-то все время старался перевести разговор на ловлю лещей.

— Этот учитель Коркин — хороший лектор. Вы вообще смелее их привлекайте! — говорил Михаил Петрович, жестикулируя вилкой.

— Само собой, — отвечал заведующий клубом. — А они, знаете, такие хитрые! Их сразу не возьмешь!..

— Кого? Учителей?

— Нет, лещей! Самая хитрая рыбина на свете!

— Лещ — это, конечно, вещь! Так вот, друг мой, вы вообще… глубже берите… Не плавайте по поверхности…

— А лещ, он всегда на глубине! На поверхности это только плотву можно взять или окуньков молодых.

— Я вам не про рыбную ловлю говорю, а про культработу!

— Само собой, само собой!

…Выспался Михаил Петрович отлично, на очень чистой и удобной постели, встал рано, напился молока со свежим ржаным хлебом и пошел вместе с завклубом погулять — посмотреть колхозные угодья.

Колхоз был крепкий, хороший. Печать достатка и хозяйственной силы лежала на всем. Денек был тоже погожий, ясный. И Михаил Петрович, шагая по крепко укатанной дороге, мимо старого помещичьего парка, в котором столетние дубы и могучие ветвистые липы шептались о чем-то между собой, чуть шелестя листьями, впал в состояние умиления.

— Хорошо! — говорил он своему спутнику. — Все у вас хорошо! Молодцы!

Потом завклубом ушел по своим делам в дальнюю, третью, бригаду, а Михаил Петрович отправился «загл. в сельпо», как было записано у него в блокноте.

Однако лавка сельпо оказалась закрытой. На дверях висело рукописное объявление «Закрыто на ремонт». Михаил Петрович, нагнувшись, посмотрел в окошко и увидел пустые полки, забрызганные известкой, и маляра, стоявшего к нему спиной и усердно махавшего своей кистью.

«Чистоту наводят! — подумал Михаил Петрович. — Ну что же, хорошо! Где же тут туман?! Никакого нет тумана. Сельская лавка должна быть чистой, уютной».

Над ухом областного работника кто-то деликатно кашлянул. Михаил Петрович обернулся и увидел хилого рыжеусого мужчину в коричневом кожаном картузе и сильно потертой куртке.