Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— Я.

Они долго молчали, пережевывая хлеб, очевидно обдумывая предложение Николая Кораблева, а тот через некоторое время снова спросил:

— Много ли там немцев?

— Да нет, — раздумчиво ответил Яня. — Серединка села выжжена. На краю несколько хат. Переночевать заехали.

Тогда Николай Кораблев нажал:

— Товарищи! Гитлеровцы бегут к Днепру: там они хотят создать оборону. Мы на машине бежим вместе. Я умею водить машину, знаю немецкий язык.

— А с нами как? — подозрительно кинул Сиволобов.

Николай Кораблев, подумав, сказал:

— О вас, если кто спросит, скажу — везу в гестапо… ну в Рогачев, что ль, или в Бобруйск.

Сиволобов, отломив новый кусок хлеба, скорбно произнес:

— Я в этом деле дите. Предаюсь в ваши руки. Драться с врагом — умею. А чего не умею, того не умею.

После этого Яня сказал:

— А все трое не попадемся в лапы? Впрочем, попасть везде можно: я недавно так влопался, ай-ай! Одной ногой в могилке стоял. Эх! — чуть спустя воскликнул он. — Найти бы одежу вам генеральскую! Вы генерал, а мы ваша охрана. Вот бы! Кто попадется, руки только вверх и крик: «Хой Гитлер!»

— Не хой, а хайль, — поправил Николай Кораблев.

— Оно, хой-то, лучше, Николай Степанович.

— Так и есть, как ни верти это слово, — подтвердил Сиволобов, и они засмеялись.

— Только как бы ловушку себе не устроить, — опять усомнился Яня. — Я ведь мастер на своем двоем.

— Пока ловушки-то нет, а машина есть. Грузовая? Еще лучше.

— Эх, рисковать так рисковать! Наелись? — И Яня, вскинув мешок с остатками хлеба на спину, шагнул от стога, за ним, держа наготове автоматы, тронулись Николай Кораблев и Сиволобов.

Вскоре из тьмы показались очертания хат. В крайней хате тускнел огонек. Николай Кораблев, Сиволобов и Яня подошли к окну, заглянули: за столом сидят два немца и ревут перед карточками.

— Сколько время слезы льют! Мы почти весь хлеб съели, а они все еще ревут, — прошептал Яня.

Где-то в стороне стукнула калитка, затем послышался немецкий говор. Кто-то пересек улицу, и до Николая Кораблева донеслось:

— Надо подниматься и ехать.

— Собираются драпать, — шепнул он Яне. — Давайте быстрее. Нужно у тех достать шоферское свидетельство и ключи.

— Когда я хлеб брал, в машине веревка мне попалась. Сейчас, — прошептал Яня и вскоре, вернувшись с веревкой, добавил: — Стрелять нельзя: другие услышат. Свяжем.

Какой неслышный шаг стал у Яни! К двери подошел, словно тень, затем рывком открыл ее, и немцы не успели обернуться, как перед ними уже стояли, наводя автоматы, Сиволобов и Яня, а Николай Кораблев произнес:

— Если хотите видеться с женами, сидите смирно.

Немцы застыли.

Тогда Яня шагнул к одному и быстро связал ему руки, заткнул рот тряпицей, затем к другому и проделал с ним то же самое. Николай Кораблев достал у них документы, поднес к фонарику, посмотрел. Один из немцев оказался шофером, другой — солдат из интендантской части.

Прихватив с собой документы и фонарик, Николай Кораблев пошел к выходу. Через несколько минут он уже сидел за рулем, приглашая к себе Яню:

— Садитесь рядом со мной, показывайте дорогу, а Петр Макарович — в кузов.

Мотор загудел, и машина тронулась в открытые ворота.

На улице кто-то крикнул:

— Шмельцер! Куда?

— Скоро вернусь, — ответил Николай Кораблев.

Все бежало…

Бежали грузовики, переполненные солдатами, чемоданами, узлами, госпитальными принадлежностями, ранеными. Бежали танки, исцарапанные, с вмятинами. Бежали пушки — страшилища «фердинанды». Бежали потрепанные роты, батальоны, полки. Бежали лошади, коровы. А за всем этим неслась пыль, накрывая всех и все своим загнутым хвостом.

Бежали и отставали…

В кюветах то тут, то там валялись опрокинутые вверх колесами обгоревшие машины, тупо сунувшиеся в землю танки, раздутые трупы лошадей, коров, павшие солдаты. Вон сидит мертвый, подтянув к животу колени, крепко держа руками автомат; вон лежит на спине, вытянулся и занес руку, сложив пальцы в крест; вон стоит около дерева, как бы намереваясь шагнуть; вон ползет, а вон тот почему-то не вооружен: около него радиоприемник, за провода которого он крепко держится руками. А эти еще не павшие: они сидят вдоль дороги, умоляюще протягивают руки к проносящимся мимо машинам и вяло опускают их.

Все бежало, отставало, падало…

В таком потоке, в сумятице неслись на запад, за Днепр, не в силах повернуть обратно, потому что этого сделать было уже невозможно, Николай Кораблев, Яня Резанов и Сиволобов.

Яня первое время то и дело удивленно шептал:

— Смотрите-ка! Подыхают солдаты, а машины мимо и мимо. А вон тому сопляку лет семнадцать; бледность на лице. Вот-вот подохнет.

Николай Кораблев сказал:

— Яков Иванович, мне смотреть по сторонам нельзя: накачу на кого-нибудь, а тут надо уметь да уметь машину вести. Вишь, толчея какая. Кроме того, мы больше взять с собой не можем: кузов полон.

Кузов машины в самом деле был забит ранеными немцами. Николай Кораблев в полном согласии с Яней и Сиволобовым собрал отстающих в самом начале пути, заявив им:

— Везу этих двоих в гестапо, в Рогачев. Не сметь их трогать! Только охранять. Если тронете, выкину вас на дорогу.

И те охраняли Сиволобова: они его кормили, поили кофе, давали ром, и он чувствовал себя превосходно. А главное, эти «отстающие» явились безоговорочным пропуском. Как только Николай Кораблев подъезжал к пикету или проверочному пункту, так все раненые поднимались, стучали автоматами и в один голос орали, и пикетчики, видимо уже уставшие проверять документы, лениво махали руками, давая путь машине.

Так на третий день к вечеру они очутились за городком Довск, у переправы через Днепр. Здесь скопились, растянувшись километров на пятнадцать, тысячи машин, пушек, танков, подвод, солдат: мост не мог принять гигантского потока, как желобок не может принять целую реку. Поэтому рядом с основным мостом строились еще два понтонных. Но когда-то их построят! А вот теперь то и дело налетает советская авиация и ссыпает сотни бомб на машины, на танки, на солдат, то и дело откуда-то появляются партизаны и бьют в упор.

— Что же нам делать, Яков Иванович? Два-три дня простоим, не меньше? — спросил Николай Кораблев.

— Я думаю, в сторонку как-нибудь.

— Машину бросить?

— Не-ет. Машину бросим — сразу на подозрение наведем. Верно, им сейчас не до нас: у самих поджилки трясутся. Однако неудобно.

— Ну, а как же?

— Выкинуть бы их, — сказал Яня.

— Попробую, — неуверенно произнес Николай Кораблев и, выбравшись из машины, подойдя к солдатам, заговорил: — Мне нельзя здесь стоять два-три дня.

Немцы загалдели, что-то предчувствуя.

— Я везу тех, кто принадлежит империи! — крикнул Николай Кораблев и отшатнулся: слово «империя» произвело такое ошарашивающее впечатление на солдат, что они все притихли, как перед пулеметом. — Да. Они принадлежат империи. И прошу вас освободить машину, — смелее нажал он.