Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга вторая

Добрый, боевой друг Чалка! Вот и нет его. И не в том беда, что теперь Яков безлошадный. Конем он обзаведется как-нибудь. Но Чалку будет жалеть всегда. Яков помнит его еще жеребенком. В семье любили Чалку. Даром что отец не вникал в хозяйство, и тот отдавал Чалку при разделе неохотно. Работящий был конь и понятливый.

Неподалеку от Сидоровки — распутье. Левый проселок ведет в Сосновку, правый — в Покровское. Афанасий повернул направо. Дорога пошла невыкошенными логами среди зарослей бурьяна. В дожди здесь мало кто ездил, поэтому колею не разбили. Телега катилась плавно, ее не бросало по сторонам. И Якова клонило ко сну.

Афанасий скрутил себе и Якову цигарки, разговорился про минувший бой. Хоть и был Афанасий совсем на дальнем краю села, а все видел и все понял. Мефодьев тоже врубился в самую гущу белых. Его окружили, со всех сторон пошли на приступ. И вроде как потерялся Ефим, но потом вынырнул на своем Воронке в другом месте. Правду говорят, что храброго ни пуля не берет, ни штык.

— А инвалидная кавалерия Кольки Ерина за Мефодьевым скачет и «ура» кричит, — захлебываясь дымом, с жаром расписывал Афанасий. — Потом, когда у белых оружие забрали, отдал винтовки и шашки дружинникам, и теперь их отряд Советским полком зовется.

— Кого убили? — спросил Яков, бросая цигарку под колесо. Он не хотел курить.

— Шестерых из Покровского, а сколько всего — не знаю. Раненых с нашей стороны много. Советская власть лазареты устраивает, чтоб всех поместить. Больше в Сидоровке. А тебя приказал доставить в Покровское сам Ефим. Оно и лучше: Варвара твоя там, да и Любка. И меня, значит, послали с тобой, как сродственника. Вот какая штука!..

— Спасибо Ефиму, — тепло проговорил Яков.

— Да я главного-то не обсказал. Мы, значит, подумывали, что польский корпус повстречали. Ан это совсем не те поляки. Это уланы, и идут они из Вспольска вместе с белым Тобольским полком. Потом ихняя кавалерия в бой кинулась, когда Гомонов подошел. А с польским корпусом управлялся один Гомонов, потому он и задержался.

— Вот как! — удивился Яков.

— Это уж потом разобрались. Выходит, что мы сразу два войска побили. В самый раз угодил Гомонов. Мефодьева с дружинниками и твою роту враг отрезал от Покровского полка и хотел напустить на них своих улан. А тут глядим: Гомонов разворачивает свои части. Однако, брешу. Поначалу приняли Гомонова за неприятеля. Подумали, что нас обошли. И покровские пулеметчики стали чесать по его цепи. Да опомнились, когда Гомонов красное знамя выбросил…

Афанасий еще говорил что-то, но Якова одолела слабость, и он задремал. Проснулся уже под Покровским.

Ночью подвода остановилась у крыльца Народного дома. Яков, слегка пошатываясь, поднялся по крутым ступеням, нащупал скобку двери и рванул ее на себя. Опахнуло тяжелым запахом ран и лекарств.

Дежурившая в лазарете Любка испуганно вскрикнула:

— Кто это? — вскочила со стула и прибавила огня в лампе. — Никак Яша?

Она подбежала к Якову, бледная, с трясущимися губами. Подлезла к нему под руку и помогла дойти до свободного топчана.

— Приляг, Яша. Я за Семеном Кузьмичем сбегаю… Братка! — горестно прижалась она к вошедшему Афанасию. — Ты подежурь, побудь тут, Афоня. Я мигом!

— Не надо, Люба, фельдшера беспокоить. Потерплю до утра, — сказал Яков.

Но Любка не послушалась деверя. Она подняла Семена Кузьмича с постели и что было мочи пустилась к Варваре. Ноги утопали в глубоком песке, сердце рвалось из груди. Перехватило дыхание. А в мозгу трепетала лишь одна мысль: поскорее бы добежать.

Семен Кузьмич пришел в лазарет в валенках, пальто внакидку. Морща помятое со сна лицо, ощупывал карманы пиджака — искал пенсне. Но вот нашел, накинул на нос и стал вглядываться в Якова, сидевшего на топчане.

— Эк вас перевязали! — проворчал он. — На голове целая чалма. Где рана?

— Глаз, — со вздохом ответил Яков, поднимаясь.

— Нет, вы сидите, милостивый государь. Сию минутку осмотрим рану и примем необходимые меры.

Семен Кузьмич поверх пиджака надел белый халат. И над тазиком, что стоял у дверей, вымыл руки с мылом. Ему поливал из медного чайника Афанасий.

— Откиньте голову назад. Вот так, — сказал Семен Кузьмич, приближаясь с пинцетом к Якову. — Найдите на повязке узел и развяжите. Так, теперь я буду снимать вашу чалму.

Он подхватил пинцетом край повязки и принялся раскручивать ее. Наконец, рванул и отбросил перепачканную кровью холщовую тряпку.

— Теперь ложитесь на спину. А вы мне посветите, пожалуйста, — попросил Афанасия.

Тот подошел к топчану с лампой. Яков лег, подставив фельдшеру окровавленную глазницу.

— Сию минутку.

Яков передернулся от боли. В рану что-то остро вошло, разбередив ее. По виску побежала к уху теплая струйка крови. Затем Семен Кузьмич осторожно, двумя пальцами приоткрыл веки больного глаза и проговорил озабоченно:

— Глубоко проникающее ранение. Глазное яблоко истекло, но не совсем. Попробуем пока что не извлекать осколка.

Семен Кузьмич прижег йодом и перевязал.

Запыхавшиеся, примчались Варвара и Любка. Принесли с собой подушки и одеяло. Варвара кинулась к мужу, припала щекой к его груди и заплакала.

— Раненому необходим покой, — покосился на нее Семен Кузьмич. — Пусть отдохнет.

Варвара отпрянула, но Яков прижал ее к себе и ласково провел рукой по мокрому от испарины Варвариному лицу.

Семен Кузьмич что-то буркнул себе под нос, набросил пальто, снова буркнул и вышел. Едва за ним захлопнулась дверь, ожили топчаны. К Якову повернулись напряженные, полные любопытства лица.

— Браток, побили белых?

— А как с поляками?

— Всех побили! — возбужденно сказал Яков, облизывая пересохшие губы. — Теперь надо ожидать вестей из Сосновки и Галчихи. Там идет бой.

— Галчиху белые окружили, — сообщила Любка. — Мама нашим пулемет повезла и патроны. Как бы не схватили ее беляки.

Афанасий заторопился ехать в полк. Любка вышла с ним на крыльцо. Ласково положив руку на грудь брата, сказала:

— Береги себя, Афоня. Видишь, что делается!..

— Мне ничего. Я ездовой, — мрачно ответил Афанасий. — В окопы просился, да не пустили. Винтовки нет.

— Встретишь Рому и ему передай… Боюсь я за него! Вот Яшу… — Она кивнула на дверь и расплакалась.

Афанасий обнял ее за плечи. В сердце ударила жалость к сестре. И, чтобы не расплакаться, круто повернувшись, пошел к подводе.

Ни Яков, ни другие раненые не спали до утра. Ждали, не подвезут ли партизан из Сосновки. На рассвете пришло несколько подвод. Прибывшие сообщили, что в самую трудную минуту на помощь интернациональной роте подоспели полки Мефодьева и Гомонова. Белые дрогнули и поспешно отступают в глубь Касмалинского бора.

Один из раненых рассказал, как Мефодьев у всех на виду расцеловал начальника штаба Антипова. Этот Антипов повел партизан в ночную атаку и выбил егерей из Сорокиной.