Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга вторая

Но Лентовскому было не до сборни. Ему хотелось скорее попасть в свой черный вагон. Там его ожидал скучающий от безделья дворянский сын.

Да, он офицер и, несомненно, подлежит расстрелу. Смерть ему не страшна. Она — логическое завершение всех его мытарств. Что? Каждому не хочется умирать? Ерунда. А жить хочется каждому? Ему жалко лишь старушку-мать, хотя он и не уверен, жива ли она. Нынче ни в чем нельзя быть уверенным. Такое уж время.

Вы спрашиваете, откуда родом. Из Самары. Богат? Нет. Однако какое это имеет значение! Сейчас все перемешалось. У тех же большевиков в России есть на службе дворяне, бывшие царские полковники и генералы. Новицкий, Самойло занимают самые высокие посты на Восточном фронте.

Не верите? Что ж, это ваше дело.

В царскую армию он был призван во время войны. На фронте получил офицерский чин. Это о таких, как он, пели:

Затем госпиталь и снова Самара… Митинговал, вступил в партию социалистов-революционеров. После чехословацкого мятежа находился в войсках Самарского Комуча — в Западной армии. Позднее вместе с полком, сформированным под Омском, попал в дивизию Анненкова.

Он не властен над своей судьбой. Он считает, что капитан Артюшев совершил прошлой ночью глупость. Нет, у партизан куда лучше, чем в вагоне смерти поручика Лентовского.

— Я не верю в белую идею, а вынужден бороться за нее. Я не могу дезертировать, меня поймают, — повесив голову, говорил подпоручик. — Я не разделяю и ваших идеалов. Вы победили в этом бою, но вас разобьют в другом.

— А это бабушка надвое говорила: либо будет, либо нет, — криво усмехаясь, сказал Мефодьев.

Кроме них, в комнате были Роман и Костя, которые с интересом слушали подпоручика. Многого они недопонимали, но было ясно: офицер говорил искренне. Он не запирался, не лгал.

— Я задерживаю вас, — продолжал подпоручик. — Вы спрашиваете меня совсем не о том. Вам надо торопиться в Покровское и Сосновку. На эти села наступают другие отряды Анненкова. Спешите!

Мефодьев вскочил, бросился к двери и остановился в нерешительности:

— Куда нам девать тебя, подпоручик? Вот задача!.. Знаешь что, ты извиняй нас, но возиться с тобой хлопотно. Надо доставить в штаб, там судить тебя будут. А конец тот же: приговорят к расстрелу. Уж лучше Костя тебя шлепнет. Давай, Костя! — махнул рукой Мефодьев.

Ефим и Роман уже сели на коней, когда в доме глухо хлопнул выстрел. Роман пришпорил Гнедка и, не оглядываясь, поскакал к своему взводу.

Не медля, партизаны выступили из Сорокиной. Едва вышли за околицу, колонну догнал Колька Делянкин. Он послан к Мефодьеву с донесением, но от поселка смолокуров ударился не по той дороге и пропорол лишних двенадцать-пятнадцать верст.

Мефодьев выругался. Набрали в армию сопляков, да еще по таким важным делам посылают. Хорошо, что офицер попался не брехливый, а то до сих пор сидели бы в деревне. Может, напрасно все-таки расстреляли подпоручика? Но девать его было некуда. Не носиться же с ним, как с писаной торбой. Что ни говори, а каратель.

Смягчился Мефодьев, когда Колька рассказал ему и другим командирам, ехавшим впереди, о ночном переполохе в Сосновке. Конечно, Колька в солдатах не был, но Антона Бондаря схватил. Ох, и рванула бомба!

В Сосновке Роман встретил Якова. Здесь с минуты на минуту поджидали Мефодьева. Конные и пешие собрались на площади у штаба. Заметив среди прибывших Романа, Яков радостно сверкнул глазами и поспешил к брату.

— Что в Покровском? — тревожно спросил Роман.

— Не знаю, — ответил Яков, садясь на маленькую круглую лошадь. — Чалку дома оставил, и вот дали эту. Туго нам пришлось, братан! Захватили врасплох. Вывернулись из бора и пошли крошить. Мы выпалили все, до последнего патрона, и кромкой бора подались в Сосновку. А здесь тоже бой. Чуть карателям в лапы не попались.

— Как там наши? — вздохнул Роман, подумав прежде всего о Нюрке. Лазарет белые разгромят. Но, может, Нюрка скроется. Должна бы понять, что оставаться опасно.

На Покровское штаб бросил всю армию. Главные силы напрямик повел Мефодьев. Со стороны степи село атаковали конные взводы Романа Завгороднего и Семена Волошенко. Им придавалось четыре пулемета.

После перехода в двадцать с лишним верст кони устали. Но Роман торопил бойцов. Даже одна минута могла решить судьбу многих людей в Покровском. Белые не сидят там сложа руки, а наверняка уже арестовывают и убивают.

Когда Романов взвод миновал мост через Кабануху и вышел к солонцам на рубеж атаки, Мефодьев уже схватился с карателями. Где-то за Кукуем шла ожесточенная пальба.

— Вперед! — крикнул Роман, выбросив вверх руку с наганом.

Кони рванулись, взвихрилось и понеслось к селу густое облако пыли. С гиканьем взвод проскочил Назьмы. На самой дороге затарахтел пулемет, но он не остановил натиска партизан. Пулеметчиков смяли.

В центре села белых не было. Наверное, оставив заслон у Назьмов, они поспешили навстречу Мефодьеву. И Роман, выскочив на площадь, свернул к Кукую, чтобы ударить по врагам с тыла.

В это время Лентовский с ротой атаманцев был уже в бору. На свежих, отдохнувших за ночь, конях он поспешно отходил к станции, увозя с собой единственную жертву — избитую Нюрку Михееву. Конечно, Лентовский сожалел, что не уничтожил арестованных на сборне. Но это задержало бы роту в селе. И, кроме того, он боялся мести. Смерть близких могла ожесточить партизан. И они бросились бы в бешеную погоню за Лентовским. В победе Мансурова над красными контрразведчик сомневался.

Удар взводов Завгороднего и Волошенко с тыла ошеломил атаманцев. Оставив пулеметы, каратели покатились к бору и стали отступать в беспорядке, сторонясь дорог, где их могли настичь партизаны.

Мефодьев послал часть армии на елани. Там произошли последние стычки с белыми. Атаманцы были окончательно рассеяны, а многие из них убиты.

Усталые, но радостные входили бойцы в Покровское. На площади их встретила возбужденная толпа. Женщины плакали от счастья, целовали своих и чужих. Людей, арестованных Лентовским, выпустил Гаврила, наводивший с дружинниками порядок в селе.

Роман увидел в толпе Домну. Она искала его глазами.

— Мама! — Роман пробился к ней и с седла поцеловал в лоб.

Домна улыбнулась. Вот и приехал один сын. И другой где-то здесь. Да разве могли они не приехать, когда у людей такое горе!

— Ты, сынку, торопись домой. Мы ждать будем, — ласково сказала она.

— Сейчас, мама!

Но прежде он заглянул в госпиталь. Окна мясоедовского дома были побиты. Посвечивали на солнце осколки стекла. Через открытую калитку Роман увидел зеленый двор и у заплота труп. Парень с перевязанной культей весь изрешечен пулями, а рядом — топор.