Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга вторая

Петруха устало смотрел на Гурцева. Да, можно сказать и так: с Петрухи хватит. Не получается из него советский руководитель: грамотешки мало. В одной волости еще так-сяк, управлялся, а когда их стало двадцать — попробуй везде поспеть. Петрухино место сейчас в армии. Там проще.

Но ведь и сам Гурцев может уйти из исполкома. Ему тоже трудно. Давно ли его избрали председателем, а уже почернел. Остались кожа да кости. И кашляет, особенно по ночам. Как бы ни чахотка у Куприяна.

— Ладно. Да ты хоть объясни, с чего начинать, — ударив по столу кулаком, сказал Петруха.

— С дров, — Куприян подошел к шкафу и, насупив брови, стал рыться в бумагах. В душе он понимал Петруху, сочувствовал ему. Но иного выхода не было. Пусть не силен в грамоте Горбань, зато есть у него чутье, закалка революционная. С народом говорить умеет.

— Вот тебе решение исполкома о порубке леса. Пусть сельские Советы отправляют в бор людей и подводы. Действуй, Петр Анисимович!

И Петруха снова поехал в села. Вместе с председателями сельсоветов он осматривал заброшенные, зачастую обветшалые, помещения одноклассных, двухклассных и высших начальных школ. Недоставало парт, невесть куда подевались вторые рамы, вешалки, табуретки.

Петруха показывал решение исполкома, но оно никого не радовало.

— Нет ни мужиков, ни подвод, — отвечали Петрухе. — Детную бабу в бор не пошлешь, да и от баб толку там ни на грош. Пустое это дело, товарищ!

Не хватало учителей. Петруха шел к дьяконам и псаломщикам, уговаривал перейти в школы. Там их будут содержать с семьями за счет общества. Не обидят, потому как речь идет о нужном народу просвещении.

Когда дьяконы и псаломщики упирались, Петруха сердился и угрожал закрыть церкви. Ему отвечали насмешливо:

— До тебя тут один ездил. Говорят, сын поповский. Он такие же слова высказывал, а областной исполком объявил свободу религии и исповедания. Выходит, трогать церковь не дозволяется.

Они очень хорошо разбирались в советских законах. Но ведь надо же учить ребятишек. Отцы не выучились, в темноте жизнь прожили, так пусть хоть дети мужицкие увидят свет. И опять Петруха принимался уговаривать.

Кое-кто в конце концов соглашался. Петруха наказывал, чтоб сельсоветы помогли им продуктами, одеждой и обувью. Некоторым семьям учителей и дьяконов пришлось вырешить коров.

— Но учтите, что это революционные школы, советские, — говорил Петруха. — Про закон божий забудьте. И кто станет тащить ребятишек в церковь, пусть знает, что строго спрошу. Душу вышибу! Поняли, товарищи учителя? А теперь за работу.

В Сосновке Петруха ходил по классам вместе с Антиповым. Теперь в школе не пустовало ни одной комнаты. Больше того, все они были забиты столами и табуретками.

— Это комендатура штаба, — показывал Антипов. — Две комнаты рядом занимает хозяйственная часть. На первом этаже — судебно-следственная комиссия и финансовая часть.

— Много вы тут расплодили начальства, — улыбнулся Петруха.

— Все, как в настоящей, регулярной армии.

— Тесно вам тут. Подыскали бы три-четыре дома, а школу отдали ребятишкам. Пусть учатся.

— А что? Можно б и так. Только штабные не согласятся, — в раздумье проговорил Антипов, распахнув дверь агитационного отдела. — Сейчас у Ливкина целый отряд агитаторов. Регулярно рассылаем по селам известия Главного штаба.

— Так помогите нам хоть найти дом под школу, — попросил Петруха. — И насчет дров. Если армия не возьмется за топоры, не заниматься школам.

— Я сам учитель. Понимаю, что это очень важно — несмотря ни на что, учить детей. Советской власти будут нужны образованные люди. И всем нам нельзя не думать о будущем России. Пусть мы окружены врагом. Пусть! Но и в таких условиях надо что-то делать.

— Верно, Федор Иванович. И ты мне помоги.

— Я бы нашел, кого послать в бор. Но, не могу обойти главнокомандующего. Поговори с Мефодьевым. Надеюсь, он поймет и отдаст приказ, — заключил Антипов.

Мефодьев осматривал окопы. Вернулся в штаб сердитым. Понарыли каких-то канавок. От пули еще можно схорониться. А если ударят из орудий, всем будет крышка.

С Петрухой поздоровался сухо. Мол, что говорить с тобой, коли ты — отрезанный ломоть. С переднего края ушел. Ну, заседай, заседай в своем исполкоме.

Едва Петруха заикнулся насчет лесорубов, Мефодьев вздыбился. В сердцах швырнул на стол кожаную фуражку и зашаркал подшитыми уланками по кабинету.

— Да ты в своем ли уме! — зашумел он. — Мы к смертному бою готовимся, еще не закончили переформирования, а ты к нам с дровами пристаешь! До школы ли теперь армии?

— Я так и знал, — грустно проговорил Петруха. — Значит, брать у крестьян ты можешь, а дать им не хочешь.

— Брать? Меня попрекаешь. Нет, ты скажи, для кого я беру? Для себя?

— А я для кого прошу? — спокойно спросил Петруха.

— Нет людей! Я даже на жатву никого не отпустил. Ты понимаешь?

— На жатву ты мог и не отпускать, а на заготовку дров надо.

— Это тебе в исполкоме сказали? — горькая усмешка изогнула Ефимовы губы. — Я ж говорил, что задергаете теперь. Вы признали, затвердили меня главнокомандующим, так не мешайте. Мне армию в куче держать нужно, а не распылять по бору.

— Лес заготавливать можно у самой кромки. Ну, хорошо, Ефим. Давай с тобой договоримся так. Бойцы пусть несут службу, как положено, а мне дозволь потолковать с ними. Может, в свободный час поработают в бору. Ведь надо же, надо! — раздражаясь, потряс руками Петруха.

Мефодьев опустил голову. Потом недовольно взглянул на Петруху и сказал:

— Иди! Да чтоб никуда от кромки бора! И запомни: я никому ничего не приказывал. Действуй от лица исполкома.

Шагая по людным улицам Сосновки, Петруха думал о переменах в штабе. Новые отделы, службы. Без них не обойтись армии. И люди переменились. Взять того же Мефодьева. Прежде его можно было осадить и поправить. А теперь он решил — и все. Антипов прав, что исподволь подсказывает главнокомандующему, как поступить. Надо учесть это и областному исполкому. Но откуда у Мефодьева какое-то равнодушие к работе исполкома? Уж нет ли здесь рязановского влияния? Геннадию Евгеньевичу, конечно, не понравилось выступление Гурцева в Воскресенке. Куприян ловко его облапошил. Рязанову бы земство устроить, а не Советы. Вот он и пришел к партизанам. А Петруха ему не верит. У Рязанова свои планы.

Но, подумав так, Петруха упрекнул себя. Год назад кустари тоже подозревали Рязанова в предательстве. А оказалось — предал Мирон Банкин. Рязанов не виновен, но какая-то настороженность к нему осталась.

Петруха еле разыскал братьев Завгородних. Они квартировали на первой от степи улице. Здесь было всего несколько домов. Они жили в самом большом, с резными наличниками на окнах, выкрашенными в голубой цвет.