Виктор Логинов - К отцу [сборник]

— Здравствуйте, Павла Александровна!

— Павла Александровна, как поживаете?

— Павле Александровне наше нижайшее!..

Как раз на своем месте Пашка очутилась. Умела она резать хлеб. К хлебу же, как известно, в голодный год золото липнет. И стали загребать его вот такие пашки. Подавай ей царскую золотую пятерку, золотое кольцо, бриллиант, а она тебе — хлеба, мяса, каши, маслица…

Но справедливости ради, надо сказать, что, случалось, давала она еду и так, почти бесплатно. Приди к ней, поклонись хорошенько, поплачь — Пашка махнет рукой и скажет: «Ладно уж, где моя не пропадала, запишу на тебя, Марья (или Пелагея), день (или два) работы. Ты не возражаешь?» И подаст полбуханки или целую буханку. Такой Пашке за версту поклонишься.

У Маняши золота не было, весь расчет у нее был только на поклоны.

«Авось лба не расшибу», — думала она, торопясь домой.

Пашка Кривобокова тоже жила на Ярцевской горе, рядом с Маняшей, только пониже. Во второй половине дня она всегда бывала дома, и Маняша это знала. Поэтому она решила заглянуть к Пашке, не забегая домой.

Пашка открыла не сразу, проворчала, снимая крючок:

— Отдохнуть не дадут… как на каторге!..

Но увидев, кто пришел, подобрела:

— А-а, это ты, Маняша! И тебе ко мне понадобилось…

— Понадобилось, Павла Александровна, что понадобилось, то понадобилось! — сказала Маняша со вздохом.

— Теперь я всем нужна стала. — Пашка зевнула. — Ну говори, что тебе надо. Что принесла?

— Что я могла принести, — опять вздохнула Маняша. — Ничего у меня нету.

— А дом купила, — усмехнулась Пашка.

— В дом-то все и убухала. Продавать одежонку пришлось. Сама, чай, видишь… Павла Александровна.

— Александровна, Александровна! — Пашка засмеялась, показывая свои белые, как снег, зубы. — Мы-то с тобой можем и попросту. Зови меня Пашей. Я ведь и помоложе тебя буду. Годков на десяток, а?

— На двенадцать лет, — ответила Маняша. Она и это знала.

— На двенадцать, — повторила Пашка. Это ей понравилось. — На двенадцать! — сказала она еще раз. — Выходит, тебе и сам бог велел звать меня — как? Пашей. Ну так чего тебе?

Маняша только сейчас заметила, что Пашка встретила ее в исподнем, но в туфлях на высоком каблуке, и этот Пашкин срамной наряд (рубашка до коленок) поразил и смутил Маняшу. Грудь почти голая, из-под рубашки сверкают белые коленки…

«Вот он разврат-то!» — подумала Маняша.

Пашка села на кровать, закинула ногу на ногу. Совсем срамота! Маняша глаза опустила.

— Ну так выкладывай, за чем пришла? — спросила Пашка, вынимая из коробки папиросу.

— Все за тем же, за чем и другие, — прошептала Маняша.

— Хлеба нужно?

— Да и хлеба бы. Может, и еще чего дашь…

— Еще чего дашь! — обозлилась вдруг Пашка. — Ну и народ! Вы что, думаете, у меня здесь склад? Шоколад да мармелад?

Маняша знала, перечить нельзя. Пришла просить — стой, терпи, слушай. Бог терпел и нам велел. Да чего уж, люди много напридумывали для таких случаев поговорок.

Пашка закурила, пустила в потолок колечко дыма и, любуясь, как оно расплывается под потолком, сказала:

— Бумажки принесла? А бумажек мне не надо. Что, ими стены обклеивать, что ли, бумажками?

— Я отработаю. В долгу не останусь, Павла Александровна, — тихо проговорила Маняша. — Помою что, постираю, огородик вскопаю…

— Да я уже на год вперед знаю, кто на меня будет шить, мыть и стирать.

— Жизнь-то не на один год. На второй тоже кому-то надо мыть и стирать, — заметила Маняша.

Эти слова заинтересовали Пашку.

— А ты думаешь, это больше года продлится?

— Кто знает, — вздохнула Маняша. — Может, и больше…

— Господи, господи! Для кого тебе надо? Заболел кто?

И тут Маняша, хоть и не хотела этого, сказала:

— Да нет… Василий просил очень… Василию бы понести…

Не выдержала — сказала все-таки.

На Пашку это произвело впечатление, и она сразу соскочила с кровати.

— Солдату? Солдату — пожалуйста. Я и записывать не буду. Не такая я гадина, чтобы солдату куска не дать.

Пашка подбежала к полке, отдернула занавеску и, схватив тарелку, протянула ее Маняше.

— На! Себе на ужин принесла…

В тарелке была лапша, а сверху лежали две большие котлеты.

Пашка открыла шкафчик, вынула полбуханки хлеба.

— Вот еще. Бери.

Маняша подумала: «Скажет, чтобы привет Василию передала, — брошу тарелку ей в харю!»

Но Пашка ничего не сказала, и Маняша ушла домой не униженная. Кто ее знает, эту Пашку. Может, и не была она с Василием. Маняша их не видела. Никто ей не говорил. А Догадки, они не всегда верные…

«Я ей все равно отработаю, — подумала Маняша. — Задарма-то чего же брать? Не годится».

Она забралась по Ярцевской горе на следующий порядок и уже подбегала к дому, как вдруг вспомнила о детях. Тарелка с лапшой и котлетами была у нее в кошелке. Лежали там еще три большие свеклы и пять морковок. Только свеклу и морковь купила Маняша на базаре. Красная свекла хороша пареная. Вполне идет вместо сахара. А сушеной морковкой теперь заваривали чай. За продуктами к чаю и ходила на базар Маняша. За чем ходила — выходила, да принесет еще лапшу с котлетами. Младший сын схватит кошелку, заглянет туда и закричит от радости. Сбегутся остальные. А Маняша скажет: «Не для вас, детки, для отца…» Как они станут расходиться, с какими лицами!

Маняша знала, что ни один из них не упрекнет ее, не скажет и слова. Разве что младший похнычет. Младшему-то можно бы отломить кусочек. Но зачем же остальных расстраивать?

«Нельзя нести, — подумала Маняша. — Спрятать надо».

До вечера было еще далеко. Снег скрипел под ногами. Щеки пощипывал мороз. На дворе не спрячешь: к вечеру вся еда в ледышку превратится. «Спасибо, — скажет, — угостила ледком!»

В сарае, где зимовала корова и валялся всякий хлам, оставшийся от прежних хозяев, Маняша покрыла тарелку с едой двойным тетрадочным листом, потом обернула куском мешковины. Разворошила вилами кучу сена и укрыла в нем от детских глаз Пашкин подарок. В кошелке остались свекла да морковь. Дети и этому были рады.

А вечером Маняша разгребла сено. Котлеты и лапша в тарелке еще и не остыли. Василий встретил Маняшу возле школы.

— Принесла? Ну-ка, давай!..

— Здесь будешь есть?

— А где же, в казарме негде.

Маняша присела на корточки. Наклонился и Василий.

— Чего принесла? А-а!.. — он вырвал тарелку у Маняши из рук, уткнулся в котлеты носом, стал нюхать. — Чем это… вроде бы… пахнет?

— Да чем же оно может пахнуть? — испуганно воскликнула Маняша. — Пища-то какая!

— Тарелка, видно, где-то стояла… Ну ладно, у меня время мало. — Василий вынул из кармана ложку и, сидя на корточках, принялся есть. — Жирная лапша! Помянешь сейчас довоенную жизнь!

Он съел все и вылизал тарелку.

— Теперь порядок!