Виктор Логинов - К отцу [сборник]

Помню, что бабушка вошла в горницу вскоре после того, как дед прибил на стене портрет Ленина.

— Вот я вам кого привез, — сказал ей дед.

— Вижу, вижу, — кивнула бабка. Она показала рукой в угол: — Икона-то как же?..

— Икона — твоя забота, — непреклонно ответил дед. — Ты на нее и гляди.

Главные заботы взрослых меня еще не волнуют. Но я прислушиваюсь к каждому разговору и соображаю по-своему. Вот бабушка упомянула имя знакомого мне человека — дяди Александра, дедушкиного брата. Он старше дедушки. У него густая и длинная, достающая чуть ли не до штанов борода. Возле рта она вьется серебряными колечками. Дядю Александра с его бородой я немного побаиваюсь. А дедушке он совсем не нравится. Они, братья, в ссоре. Дедушка ругает дядю Александра, дядя Александр дедушку. За что? Я уже соображаю… Мой дедушка читает газеты, ходит на деревенские собрания-сходки, выступает на них. Иногда он берет с собой и меня. На сходках шумно, весело. Все курят козьи ножки. А кто и папиросы. Стол покрыт красной материей. Люди, сидящие за этим столом, кивают дедушке, здороваются с ним. Он здесь свой. Дядю же Александра сюда, по словам дедушки, и на аркане не затащишь. Он все дома, все со своими дружками. У них свои разговоры. Какие? Я не знаю. Может быть, про бога?.. Я часто слышу, как говорит дедушка: «Жизнь его переломит!» Ломают палки, доски… А как можно переломить дядю Александра, я тоже не знаю. Но до меня уже доходят предчувствия, какая это сложная и трудная штука, жизнь.

Я видел свирепые кулачные бои, когда одно село стеной шло на другое. Это было зрелище, представление; бились, как правило, в праздники, и, хотя некоторых парней избивали до полусмерти и отливали потом водой, кулачный бой выглядел не таким уж страшным. Страшнее было, когда два парня кидались друг на друга с ножами. Тогда уж хотелось зажмуриться и закричать. Самое же страшное запомнилось мне всего отчетливее.

Однажды мой дедушка с топором в руках бросился на дядю Александра.

У нас был какой-то зимний церковный праздник, наехали родственники, во дворе запорошенные снежком стояли чужие возки и сани, под ногами у взрослых в избе ползали детишки, с утра стоял несмолкаемый шум. И только на печи, куда нас, своих, меня и моего брата, загнала бабушка, было просторно. Брат спал, а я лежал на животе и смотрел, как мечутся возле печки женщины, таская гостям блюда с мясом, пироги с рыбой, разные кисели и прочую снедь. Женщинами командовала бабушка. Она распоряжалась, где что ставить и кого чем потчевать. И вдруг мирный гул застольного разговора был прерван диким криком, грохотом, звоном, разбитой посуды и женским визгом. На кухню с воспаленными от гнева глазами выскочил дед…

Он выхватил из-под печки топор. Бабушка повисла у него на руке.

— Вася-а-а!..

Дед оттолкнул ее, отшвырнул и невестку, с топором вломился в горницу. Еще не испытывая большого страха, я кубарем скатился с печки и между чьих-то ног проскочил вслед за дедом.

Мой отец, дядя и еще какие-то люди держали дедушку, а он вырывался из их рук и что-то кричал, обращаясь к своему брату.

Бледный, с трясущимися руками, дядя Александр стоял у окна, готовый проломить его и вывалиться в сугроб. Борода у него тоже тряслась, со лба срывались капли пота…

— Тятя, не дело. Не придавай значения, тятя, — успокаивали деда. — Отдай топор, это он спьяну…

Наплывами издалека все доносятся и доносятся слова… И в памяти высвечиваются лица близких людей. Лицо деда, лицо бабушки… И лицо Ленина, который улыбается мне со стены.

Улыбка Ленина освещала мое детство.

Были дни радостные. Но были и плохие дни. И у меня и у моих родных. Увидев собственными глазами, я понял, как «переламывает» жизнь людей. Всякая несправедливость оставляет в душе горечь. Но все-таки душа полна другим — светом большого и надежного счастья и сознанием того, что в жизни сбывается самое заветное.

Я часто вижу себя мальчонкой пяти-шести лет. Стоит этот мальчонка в деревенской горнице и, задрав голову, смотрит на Ленина. А Ленин с улыбкой будто говорит ему:

«Ничего, дружок, не унывай, все будет хорошо».

Так и случилось в действительности. И если не со всеми — в малом, личном, то с очень и очень многими — в большом, громадном!

Я знаю: новая жизнь примирила в конце концов деда и дядю Александра. Их сыновья ушли на фронт и не вернулись. Грустно мне рассказывать, как умерли бабушка, дядя Александр, как в военную зиму снесли на погост деда. Грустно… Да, но чтобы без утрат и скорбей — так не бывает. Отмирают старые побеги. Вырастают новые. И много их выросло. Но уже в другие годы. Они помнят о других днях. А о тех, о моих?.. Может, одного меня волнуют сейчас воспоминания о тех днях, мелькают, как в тумане, полузабытые лица, доносятся обрывки фраз… слова бабушки… слова деда… Кружится и кружится земной шар, наматываются годы, скрываются за горизонтом и солнечные и хмурые дни… Что еще забудется через десятилетие?

«Ничего, дружок, не унывай, все будет хорошо».

И мальчонка твердо верит: все будет хорошо.

Надо бы в музеях хранить старые портреты. Сколько их, оставивших неизгладимый след в жизни людей!..

Тот ленинский портрет, портрет моего детства, остался в сельской избе.

Сколько лет он висел у нас на стене? Год, два, три? Мне кажется, целую вечность. Зима сменялась летом, наступала осень, снова выпадал снег, уезжали и приезжали близкие мне люди, надолго уехал учиться отец… а добрый старик с красным бантом на груди оставался на своем месте и неизменно поглядывал на меня.

В то время я был убежден, что Ленин глядит только на меня. Это было, совсем нетрудно проверить. В какой бы угол я ни забивался, все равно доставал меня улыбчивый взгляд: «Ну как живешь, дружок?»

У детства много открытий. Это — самое для меня чудесное. Я думал, что никто не догадывается о моей тайне, гордился ею и хранил до тех пор, пока сам не открыл причину иллюзии. Но незримые нити, тянущиеся из детства, никому не оборвать. Если ты мальчишкой в мечтах парил над крышами, как птица, — всю жизнь тебе летать в поднебесье. Если в светлые детские годы поразила, как чудо, и увлекла тебя книга, — с книгой ты навек и останешься. Если тебе казалось, что на заре своего дня ты жил рядом с Лениным, — значит, так оно и есть на самом деле.

Так оно и есть на самом деле…

Так оно и было.

Прошло лет десять или даже больше. Остались позади школьные годы. Шла всенародная священная война. Я учился в военно-авиационной школе.

Однажды перед отбоем курсанты заговорили о Ленине. В нашем взводе служил курсант, дед которого был старым большевиком и хорошо знал Ленина. Он встречал Ильича на Финляндском вокзале в Петрограде, выполнял поручения вождя. Не раз видел Ленина и отец этого курсанта, тоже член партии с дореволюционным стажем. Он рассказывал сыну, когда и как это происходило.