Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю [сборник]

– Этой... большой дуры нет с ими? – спросил Степан, в нетерпении поглядывая на Мишку.

– Какой дуры?

– Корабль, они называют... «Орел».

– Не знаю, не сказывали. Сказали, если б был.

– Мурза пишет, – начал Мишка, глядя в лист, – были у его от Ивана Красулина... Три тыщи с лишком стреч нам идет. С князем Львовым. Иван велел передать, чтоб ты не горевал: стрельцы меж собой сговорились перекинуться. Начальных людей иноземных, и своих тоже, побьют, как с тобой свидются. Чтоб ты только не кинулся на их сдуру... Они для того на переднем струге какого-нибудь свово несогласнова или иноземца на щеглу кверху ногами взденут. Так чтоб знал: стрельцы служут тебе. Сам он, Иван-то, остается в Астрахани, и это, мол, к лучшему: как-никак, а город брать надо. А в городе ишо остались, мол, приготовились сидеть. Пишет... какого-то молодого казака на троицу истерзали и повесили. Не Максю ли?

– Это он пишет «не Максю ли»?

– Да нет, это я говорю... Макся, наверно, попался.

– А там все?

– Все. Дальше – поклоны всем...

Степан постоял в раздумье... Поднялся выше, на камни, громко сказал всем, кто мог слышать:

– Казаки!.. Там, – указал рукой вниз по Волге, – стрельцы! Их три с лишним тыщи. Но они люди умные, они головы свои зазря подставлять не будут. Так они велят передать. А станет, что обманывают, то и нам бы в дураках не оказаться: как я начну, так и вы начинайте. А раньше меня не надо. Я напередке буду. Федька!..

– Слухаю, батька! Я все слухаю.

– Как увидишь струга, обходи их берегом со спины. Мы тоже этого берега держаться станем. Без меня не стреляй!.. Счас к тебе Иван придет, – Степан повернулся к Черноярцу: – Иван, иди к им, а то они не разберутся там... Сам знай: можеть, с воеводиной стороны и пальнут раз-другой, ты все равно терпи. А как уж увидишь – бой, тада вали. Мы их изловчимся как-нибудь к берегу прижать. С богом! – Степан показал рукой вниз. – Там стрельцы. Не бойтесь, ребятушки: они сами нас боятся!

Еще раз судьба сводила атамана с князем Львовым. Удивительно, с каким умом, осторожно держался Львов: всё высылают и высылают его первым встречать Разина и всё никак не поймут, что неудачи этих высылок – если не целиком, то изрядно – суть продуманная, злая месть позорно битого князя Львова Алексею Романову, царю. А бит был князь по указу царя перед приказом тверским – за непомерны поборы (нажи́ток), за несправедливость и лиходейство... Был бит и обречен во вторые воеводы в окраинные города, за что и мстил. В державе налаживалась жизнь сложная: умели не только пихаться локтями, пробиваясь к дворцовой кормушке, а и умели, в свалке, укусить хозяина – за пинок и обиду. И при этом умели преданно смотреть в глаза хозяйские и преданно вилять хвостом. Это искусство постигали многие. Постигалось вообще многое. «Тишайший» много строил, собирал, заводил, усмирял... Придет энергичный сын, и станет – империя; однако все или почти все – много – было готово к тому. Ведь то, что есть суть и душа империи – равнение миллионов на фигуру заведомо среднюю, унылую, которая не только не есть личность, но и не хочет быть ею, из чувства самосохранения, – с одной стороны, и невероятное, необъяснимое почти возникновение – в том же общественном климате – личности или даже целого созвездия личностей ярких, неповторимых – с другой стороны, ведь все это, некоторым образом, было уже на Руси при Алексее Михайловиче, но только еще миллионы не совсем подравнялись, а сам Алексей Михайлович явно не дотянул до великана. Но бородатую, разопревшую в бане лесовую Русь покачнул все-таки Алексей Михайлович, а свалили ее, кажется, Стенька Разин и потом, совсем – Петр Великий.

Князь Семен всматривался из-под руки вперед.

– А что, – недовольно обратился он к начальным помощникам своим, – иноземные молодцы поотстали? – князь все смотрел вверх по реке. – А?

– Вон они. Куда им торопиться?

– Давайте-ка их наперед, – велел князь. – А то они в городе покричать любют, а тут их не доискаться. Давайте. Скоро и Степан Тимофеич пожалует. Всыпет он нам седня, батюшка. Всыпет. Ну, остудить нас маленько надо, а то шибко уж горячие – выскочили. Стены есть, пушки есть, нет, дай вперед выскочить, дай... А вот и он. Вот они!.. – вдруг воскликнул он захолонувшим голосом. Он показывал рукой вперед.

Из-за острова стремительно вывернулись головные струги Разина и с ходу врезались в астраханские ряды. За первыми наплывали остальные и заруливали с боков, а иные, проворные, легкие, успели заплыть сзади. С астраханских стругов увидели, что и на берегу – конные – забежали им со спины. И все деловито, скоро, спокойно – как в гости ввалились, да прямо в горницу, в передний угол.

– Вот как воевать-то надо, – тихо сказал князь Львов, бледный. – Пропали. Вот теперь-то уж пропали.

– Здравствуйте, братья! – зазвучал голос Степана; он стоял на носу своего струга и обращался к стрельцам. – Мститесь теперь над вашими лиходеями! Они хуже татар и турка!.. Я пришел дать вам волю!

– Здравствуй, батюшка Степан Тимофеич! – заорали стрельцы и астраханцы. – Рады видеть тебя живым-невредимым!

Боя не было. Стрельцы и гребцы астраханские кинулись вязать своих начальников. Сотники и дворяне, оказавшие хоть малейшее сопротивление, полетели в воду.

– Вы мне дети и братья! – подстегивал расправу Разин. – Вы будете богаты, как мы. Мне нужна ваша верность и храбрость. Остальное возьмем вместе! Не бойтесь расплаты! Мы сами идем с расплатой. Пора нам наказать бояр! Не все вам спины-то гнуть!.. Вы теперь – вольные казаки!

«Вольные казаки» вязали дворянских, купеческих сынов, отказавшихся от сопротивления, а также всех иноземцев – вели на суд атамана. Суд был короткий – в воду. Только князя Львова не велел убивать Степан. Спросил, правда, казаков, но так спросил, что поняли: не хочет атаман смерти князя Львова. Князя переправили на легкой лодочке на струг атамана.

– Здоров, князюшка! Дал Бог, свиделись. Чего такой невеселый? – спросил Степан.

– Пошто?.. Вон как весело! – князь Семен горько усмехнулся. – Чересчур даже... Пир горой!

– Что Прозоровский сам не пошел? Опять тебя выслал...

– За стенами надежней.

– Не знаю. Я так не думаю. Много ль за стенами осталось?

– Есть...

– Будут со мной биться? Как думаешь?

Князь помолчал.

– Мне то неведомо, атаман. Тебе лучше знать. Есть у тебя свои старатели там... Они знают. Много с тобой в Царицыне бились?

– Есть, – согласился Степан. – Есть, князь. Куда я без их? Я без их, как без рук. Максю закатовали? Астрахань мне ответит... Ответит! Прозоровского за ноги повешу. Не веришь?

– Как не верю?! Верю. Вон они... тоже верют, бедняги, – князь посмотрел на дворян и купеческих сынов, которым вязали за спиной руки, набивали им за пазуху камней и пихали в воду. Дворяне, купцы и иноземные начальники сопротивлялись, не хотели в воду, кричали, плакали, кто помоложе... Князь отвернулся. – Как не верить, не хочешь, да поверишь.