Василий Шукшин - Странные люди [сборник]

– Это нам за грехи наши.

– За грехи, за грехи... Надо терпеть.

– Будем терпеть.

Иван с силой, зло стукнул кулаком себя по колену. И сказал горько:

– Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый, братцы, я виноватый!.. Я подкузьмил вам. На мне грех.

– Ну, ну, ну, – стали его успокаивать. – Чего ты? Эка, как тебя сграбастало. Чего ты?

– Эх-а!.. – сокрушался Иван. И даже заплакал. – Сколько же я на душу взял... За один-то поход! Как же мне тяжко!..

– Ну, ну... Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо терпеть, милок.

– Да ну!.. Все терпеть да терпеть! Только и умеем – терпеть.

– Што же делать-то? Ничего теперь не сделаешь.

Тут вышел из ворот изящный черт и обратился ко всем.

– Мужички, – сказал он, – есть халтура! Кто хочет заработать?

– Ну? А чего такое? – зашевелились монахи. – Чего надо-то?

– У вас там портреты висят... в несколько рядов...

– Иконы.

– А?

– Святые наши, какие портреты.

– Их надо переписать: они устарели.

Монахи опешили.

– И кого же заместо их писать? – тихо спросил самый старый монах.

– Нас.

Теперь уж все смолкли. И долго молчали.

– Гром небесный, – сказал старик-монах. – Вон она, кара-то.

– Ну? – торопил изящный черт. – Есть мастера? Заплатим прилично... Все равно ведь без дела сидите.

– Бей их! – закричал вдруг один монах. И несколько человек вскочило... И кинулись на черта, но тот быстро вбежал в ворота, за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти и выставили вперед пики. Монахи остановились.

– Какие вы все же... грубые, – сказал им изящный черт из-за частокола. – Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас... Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмемся.

И он ушел. И только он ушел, в глубине монастыря опять грянула музыка... И послышался звонкий перестук копыт по булыжнику – черти били на площади массовую чечетку.

Иван взялся за голову и пошел прочь.

Шел он по лесу, а его все преследовала, догоняла, стегала окаянная музыка, чертячий пляс. Шел Иван и плакал – так горько было на душе, так мерзко.

Сел он на ту же поваленную лесину, на какой сидел прошлый раз.

Сел и задумался.

Сзади подошел медведь и тоже присел.

– Ну, сходил? – спросил он.

– Сходил, – откликнулся Иван. – Лучше бы не ходил...

– Что? Не дали справку?

Иван только рукой махнул, не стал говорить – больно было говорить.

Медведь прислушался к далекой музыке... И все понял без слов.

– Эти... – сказал он. – Все пляшут?

– Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то.

– Ох, мать честная! – изумился медведь. – Прошли?

– Прошли.

– Ну, все, – сказал медведь обреченно, – надо уходить. Я так и знал, что пройдут.

Они помолчали.

– Слушай, – заговорил медведь, – ты там ближе к городу... какие условия в цирке?

– Вроде ничего... Я, правда, не шибко знаю, но так, слышно, ничего.

– Как насчет питания, интересно... Сколькиразовое?

– Шут его знает. Хочешь в цирк?

– Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь – пойдешь. Куда больше?

– Да... – вздохнул Иван. – Дела.

– Сильно безобразничают? – спросил медведь, закуривая. – Эти-то.

– А что же... смотреть, что ли, будут?

– Это уж... не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу, в душу мать-то совсем!.. – медведь закашлялся. Долго, с храпом, кашлял. – Еще откажут вот... в цирке-то – собрался. Забракуют. Легкие, как тряпки, стали. Бывало пробку вышибал – с оглоблю толщиной вылетала, а давеча за коровой погнался... кхо, кхо, кхох... с версту пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо подымать.

– Там надо на задних лапах ходить, – сказал Иван.

– Зачем? – не понял медведь.

– Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на задних лапах умеет. Любая собака знает...

– Да какой интерес-то?

– Это уж я не знаю.

Медведь задумался. Долго молчал.

– Ну и ну, – сказал.

– У тебя семья-то есть? – поинтересовался Иван.

– Где!.. – горько, с отчаянием воскликнул Михайло Иванович. – Разогнал. Напился, начал буянить-то – они все разбежались. Где теперь, сам не знаю, – он еще помолчал. И вдруг встал и рявкнул: – Ну, курва!.. Напьюсь водки, возьму оглоблю и пойду крушить монастырь!

– Зачем же монастырь-то?

– Они же там!..

– Нет, Михайло Иваныч, не надо. Да ты и не попадешь туда.

Михайло Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.

– Ты не пьешь? – спросил.

– Нет.

– Зря, – зло сказал Михайло Иваныч. – Легче становится. Хошь, научу?

– Нет, – решительно сказал Иван. – Я пробовал – она горькая.

– Кто?

– Водка-то.

Михайло Иваныч оглушительно захохотал... И хлопнул Ивана по плечу.

– Эх, дите ты, дите!.. Чистое дите, ей-богу. А то научу?

– Нет, – Иван поднялся с лесины. – Пойду: время осталось с гулькин нос. Прощай.

– Прощай, – сказал медведь.

И они разошлись в разные стороны.

И пришел Иван к избушке бабы Яги. И хотел уж было мимо пройти, как услышал – зовут:

– Иванушка, а Иванушка!.. Что ж мимо-то?

Оглянулся Иван – никого.

– Да здесь я, – опять голос, – в сортире!

Видит Иван – сортир, а на двери – замок пудовый. А голос-то оттуда, из сортира.

– Кто там? – спросил Иван.

– Да это я, дочка бабы Яги... усатая-то, помнишь?

– Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя?

– Выручи меня отсюда, Иванушка... Открой замок. На крылечке, под половиком, ключ, возьми и открой. Потом расскажу все.

Иван нашел ключ, открыл замок. Усатая дочь бабы Яги выскочила из сортира и стала шипеть и плеваться.

– Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого не прощу, я тебе устрою...

– Это Горыныч тебя туда законопатил?

– Горыныч... Тьфу, змей! Ладно, ладно... чердак в кубе, я тебе придумаю гауптвахту, гад.

– За что он тебя? – спросил Иван.

– Спроси у него!.. Воспитывает. Полковника из себя изображает – на гауптвахту посадил. Слова лишнего не скажи! Дубина такая, – дочка бабы Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана. – Слушай, – сказала она, – хочешь стать моим любовником? А?

Иван оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но остальное-то все при ней, и даже больше – и грудь, и все такое. Да и усы-то... это ведь... что значит усы? – темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы, это не усы, а так – признак.

– Я что-то не понял... – замялся Иван. – Как-то это до меня... не совсем... не того...

– Ванька, смотри! – раздался вдруг голос Ильи Муромца. – Смотри, Ванька!

– Начинается! – поморщился Иван. – Заванькал.

– Что начинается? – не поняла невеста; она не могла слышать голос Ильи: не положено. – Можно подумать, что тебе то и дело навязываются в любовницы.

– Да нет... – сказал Иван, – зачем? Я в том смысле, что... значит, это... дело-то такое...

– Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да – так да, нет – нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь позову.