Василий Шукшин - Калина красная [сборник]

– Не знаю. Никого, говорит, нету.

– Врет! Любка, не дури: прими опять Кольку, да живите. Все они пьют нынче! Кто не пьет-то? Мой вон позавчера пришел... Ну, паразит!.. – и Верка, коротконогая живая бабочка, по секрету, негромко рассказала: – Пришел, кэ-эк я его скалкой огрела! Даже сама напугалась. А утром встал – голова, говорит, болит, ударился где-то. Я ему: пить надо меньше, – и Верка мелко-мелко засмеялась.

– И когда успела-то? – удивилась опять Люба своим мыслям.

– А? – не поняла Верка.

– Да когда, говорю, успела-то? Видела-то... всего сутки. Как же так? Неужели так бывает?

– Он за что сидел-то?

– За кражу... – и Люба беспомощно посмотрела на подругу.

– Шило на мыло, – сказала та. – Пьяницу на вора... Ну и судьбина тебе выпала! Живи одна, Любка. Может, потом путный какой подвернется. А ну-ка да его опять воровать потянет? Что тогда?

– Что тогда? Посадют.

– Ну, язви тебя-то! Ты что, полоумная, что ли?

– А я сама не знаю, чего я. Как сдурела. Самой противно... Вот болит и болит душа, как, скажи, век я его знала. А знала – сутки. Правда, он целый год письма слал...

– Да им там делать-то нечего, они и пишут.

– Но ты бы знала, какие письма!..

– Про любовь?

– Да нет... Все про жизнь. Он, правда, наверно, повидал много, черт стриженый. Так напишет – прямо сердце заболит, читаешь. И я уж и не знаю: то ли я его люблю, то ли мне его жалко. А вот болит душа – и все.

А Егор в это самое время делал свои дела в райгороде.

Перво-наперво он шикарно оделся.

Шел по улице небольшого деревянного городка, по деревянному тротуару, в новеньком костюме, при галстуке, в шляпе, руки в карманах.

Зашел на почту. Написал на телеграфном бланке адрес, сумму прописью и несколько слов привета. Подал бланк, облокотился возле окошечка и стал считать деньги.

– «Деньги передать губошлепу» , – прочитала девушка в окошечке. – Губошлеп – это фамилия, что ли?

Егор секунду-две думал. И сказал:

– Совершенно верно, фамилия.

– А чего же вы пишете с маленькой буквы? Ну и фамилия!..

– Бывают похуже, – сказал Егор. – У нас в тресте один был – Пистонов.

Девушка подняла голову. Она была очень миленькая девушка, глазастенькая, с коротким тупым носиком.

– Ну и что?

– Ничего. Фамилия, мол, Пистонов, – Егор был серьезен. Он помнил, что он в шляпе.

– Ну, и... нормальная фамилия.

– Вообще-то нормальная, – согласился Егор. И вдруг забыл, что он в шляпе, улыбнулся. И обеспокоился. – Скажите, пожалуйста, – сунулся он в окошечко, – вот я приехал с золотых приисков, а у меня совершенно тут никаких знакомых...

– Ну и что? – не поняла девушка.

– У вас есть молодой человек? – прямо спросил Егор.

– А вам что? – тупоносенькая вроде не очень удивилась, а даже оставила работу и смотрела на Егора.

– Я в том смысле, что не могли бы мы вместе совершить какое-нибудь уникальное турне по городу?

– Гражданин!.. – строго повысила голос девушка. – Вы не хамите тут! Вы деньги переводите? Вот и переводите.

Егор вылез из окошечка. Он обиделся. Зачем же надо было оставлять работу и смотреть ласково? Егор так только и понимал теперь: девушка, прежде чем зарычать, смотрела на него ласково. К чему спрашивается, эти разные штучки-дрючки?

– И сразу на арапа берут! – негромко возмущался он. – «Гражданин!..» Какой я вам гражданин? Я вам – товарищ и даже друг и брат.

Девушка опять подняла на него большие серые глаза.

– Работайте, работайте, – сказал Егор. – А то только глазками стрелять туда-сюда!

Девушка хмыкнула и склонилась к бланку.

– Шляпу, главное, надел, – не удержалась и сказала она, не глядя на Егора.

И квиточек отдала, тоже не глядя: положила на стойку и занялась другим делом. И попробуй отвлеки ее от этого дела.

– Шалашовки, – ругался Егор, выходя с почты. – Вы у меня танец маленьких лебедей будете исполнять. Краковяк!.. – он зашагал к вокзальному ресторану. – Польку-бабочку! – Егор накалял себя. В глазах появился тот беспокойный блеск, который свидетельствовал, что душа его стронулась и больно толкается в груди. Он прибавил шагу. – Нет, как вам это нравится! Марионетки. Красные шапочки... Я вам устрою тут фигурные катания! Я наэлектризую здесь атмосферу и поселю бардак, – дальше он и вовсе бессмысленно бормотал, что влетит в голову: – Тарьям-па-пам, тарьям-па-пам!.. Тарьям-папам-папам-папам...

В ресторане он заказал бутылку шампанского и подал юркому человеку, официанту, бумажку в двадцать пять рублей и сказал:

– Спасибо. Сдачи не нужно.

Официант даже растерялся...

– Очень благодарен, очень благодарен...

– Ерунда, – сказал Егор. И показал рукой, чтоб официант присел на минуточку. Официант присел на стул рядом. – Я приехал с золотых приисков, – продолжал Егор, изучая податливого человечка, – и хотел вас спросить: не могли бы мы здесь где-нибудь организовать маленький бардак?

Официант машинально оглянулся...

– Ну, я грубо выразился... Я волнуюсь, потому что мне деньги жгут ляжку, – Егор вынул из кармана довольно толстую пачку десятирублевок и двадцатипятирублевок. – А? Их же надо пристроить. Как вас зовут, простите?

Официант при виде этой пачки очень обеспокоился, но изо всех сил старался хранить достоинство. Он знал: людям достойным платят больше.

– Сергей Михайлович.

– А? Михайлыч... Нужен праздник. Я долго был на Севере...

– Я, кажется, придумал, – сказал Михайлыч, изобразив сперва, что он внимательно подумал. – Вы где остановились?

– Нигде. Я только приехал.

– По всей вероятности, можно будет сообразить... Что-нибудь, знаете, вроде такого пикничка – в честь прибытия, так сказать.

– Да, да, да, – заволновался Егор. – Такой небольшой бардак. Аккуратненький такой бардельеро... Забег в ширину. Да, Михайлыч? Вы мне что-то с первого взгляда понравились! Я подумал: вот с кем я взлохмачу мои деньги!

Михайлыч искренне посмеялся.

– А? – спросил Егор. – Чего смеешься?

– О’кей! – весело сказал Михайлыч. – Ми фас понъяль.

Поздно вечером Егор полулежал на плюшевом диване и разговаривал по телефону с Любой. В комнате был еще Михайлыч, и заходила и что-то тихонько спрашивала Михайлыча востроносая женщина с бородавкой на виске.

– Але-е! Любаша!.. – кричал Егор. – Я говорю: я в военкомате! Никак не могу на учет стать! Поздно?.. А здесь допоздна. Да, да, – Егор кивнул Михайлычу. – Да, Любаша!

Михайлыч приоткрыл дверь комнаты, громко хлопнул и громко пошел мимо Егора. И когда был рядом, громко крикнул:

– Товарищ капитан! Можно вас на минуточку?!

Егор кивнул ему головой, мол, хорошо, и продолжал разговаривать. А Михайлыч в это время беззвучно показушно хохотал.

– Любаша, ну что же я могу сделать?! Придется даже ночевать, наверно. Да, да...

Егор долго слушал и «дакал». И улыбался, и смотрел на фальшивого Михайлыча счастливо и гордо. Даже прикрыл трубку ладошкой и сообщил: – Беспокоюсь, говорит. И жду.