Василий Шукшин - Калина красная [сборник]

– Жди-жди, дол... – подхватил было угодливый Михайлыч, но Егор взглядом остановил его.

– Да, Любушка!.. Говори, говори: мне нравится слушать твой голосок. Я даже волнуюсь!..

– Ну, дает! – прошептал в притворном восхищении Михайлыч. – Волнуюсь, говорит!.. – и опять засмеялся. Бессовестно он как-то смеялся: сипел, оскалив фиксатые зубы. Егор посулил хорошо заплатить за праздник, поэтому он старался.

– Ночую-то? А вот тут где-нибудь, на диванчике... Да ничего! Ничего, мне не привыкать. Ты за это не беспокойся! Да, дорогуша ты моя!.. Малышкина ты моя милая!.. – у Егора это рванулось так искренне, так душевно, что Михайлыч даже перестал изображать смех. – До свидания, дорогая моя! До свидания, целую тебя... Да я понимаю, понимаю. До свидания.

Егор положил трубку и некоторое время странно смотрел на Михайлыча – смотрел и не видел его. И в эту минуту как будто чья-то ласковая незримая ладонь гладила его по лицу, и лицо Егора потихоньку утрачивало обычную свою жесткость, строптивость.

– Да...— сказал Егор очнувшись. – Ну что, трактирная душа? Займемся развратом? Как там?

– Все готово.

– Халат нашли?

– Нашли какой-то... Пришлось к одному старому артисту поехать. Нет ни у кого!

– А ну?

Егор надел длинный халат, стеганый, местами вытертый. Огляделся.

– Больше нигде нету, – оправдывался Михайлыч.

– Хороший халат, – похвалил Егор. – Н-ну... как я велел?

Михайлыч вышел из комнаты.

Егор прилег с сигаретой на диван.

Михайлыч вошел и доложил:

– Народ для разврата собрался!

– Давай, – кивнул Егор.

Михайлыч распахнул дверь... И Егор в халате, чуть склонив голову, стремительно, как Калигула, пошел развратничать.

«Развратничать» собрались диковинные люди: больше пожилые. Были и женщины, но какие-то все на редкость некрасивые, несчастные. Все сидели за богато убранным столом и с недоумением смотрели на Егора. Егор заметно оторопел, но вида не подал.

– Чего взгрустнули?! – весело и громко сказал Егор. И прошел во главу стола. Остановился и внимательно оглядел всех.

– Да, – не удержался он. – Сегодня мы оторвем от хвоста грудинку. Ну!.. Налили.

– Мил человек, – обратился к нему один из гостей, пожилой, старик почти, – ты объясни нам: чего это мы праздноваем-то! Случай какой... или чего?

Егор некоторое время думал.

– Мы собрались здесь, – негромко, задумчиво, как на похоронах, начал Егор, глядя на бутылки шампанского, – чтобы... – вдруг он поднял голову и еще раз оглядел всех. И лицо его опять разгладилось от жесткости и напряжения. – Братья и сестры, – проникновенно сказал он, – у меня только что от нежности содрогнулась душа. Я понимаю, вам до фени мои красивые слова, но дайте все же я их скажу, – Егор говорил серьезно, напористо, даже торжественно. Он даже немного прошелся, сколь позволило место, и опять оглядел всех. – Весна... – продолжал он. – Скоро зацветут цветочки. Березы станут зеленые... – Егор чего-то вовсе заволновался и замолчал. Он все еще слышал родной голос Любы, и это путало и сбивало.

– Троица скоро, чего же, – сказал кто-то за столом.

– Можно идти и идти, – продолжал Егор. – Будет полянка, потом лесок, потом в ложок спустился – там ручеек журчит... Я непонятно говорю? Да потому что я, как фраер, говорю и стыжусь своих же слов! – Егор всерьез на себя рассердился. И стал валить напропалую – зло и громко, как если бы перед ним стояла толпа несогласных. – Вот вы все меня приняли за дурака – взял триста рублей и ни за что выбросил. Но если я сегодня люблю всех подряд! Я сегодня нежный, как самая последняя... как корова, когда она отелится. Пусть пикничка не вышло – не надо! Даже лучше. Но поймите, что я не глупый, не дурак. И если кто подумает, что мне можно наступить на мозоль, потому что я нежный, – я тем не менее не позволю. Люди!.. Давайте любить друг друга! – Егор почти закричал это. И сильно стукнул себя в грудь. – Ну чего мы шуршим, как пауки в банке? Ведь вы же знаете, как легко помирают?! Я не понимаю вас... – Егор прошелся по-за столом. – Не понимаю! Отказываюсь понимать! И себя тоже не понимаю, потому что каждую ночь вижу во сне ларьки и чемоданы. Все! Идите, воруйте сами... Я сяду на пенек и буду сидеть тридцать лет и три года. Я шучу. Мне жалко вас. И себя тоже жалко. Но если меня кто-нибудь другой пожалеет или сдуру полюбит, я... не знаю, мне будет тяжело и грустно. Мне хорошо, даже сердце болит – но страшно. Мне страшно! Вот штука-то... – неожиданно тихо и доверчиво закончил Егор. Помолчал, опустив голову, потом добро посмотрел на всех и велел: – Взяли в руки по бутылке шампанского... взяли, взяли! Взяли? Откручивайте, там проволочки такие есть, – стреляйте!

Все задвигались, заговорили... Под шум и одобрение захлопали бутылки.

– Наливайте быстрей, пока градус не вышел! – распоряжался Егор.

– A-а, правда, – выходит! Давай стакан!.. Подай-ка стакан, кум! Скорей!

– Эх, язви тебя!.. Пролил маленько.

– Пролил?

– Пролил. Жалко – добро такое.

– Да, штука веселая. Гли-ка, прямо кипит, кипит! Как набродило. Видно, долго выдерживают.

– Да уж, конечно! Тут уж, конечно, стараются...

– Ух, а шипит-то!

– Милые мои! – с искренней нежностью и жалостью сказал Егор. – Я рад, что вы задвигались и заулыбались. Что одобряете мое шампанское. Я все больше и больше люблю вас!

На Егора стеснялись открыто смотреть – такую он порол чушь и бестолочь. Затихали, пока он говорил, смотрели на свои стаканы и фужеры.

– Выпили! – сказал Егор.

Выпили.

– С ходу – еще раз! Давай!

Опять задвигались и зашумели. Диковинный случился праздник – дармовой.

– Ух ты, все шипит и шипит!

– Но счас уже поменьше. Уже сила ушла.

– Но вкус какой-то... не пойму.

– Да, какой-то неопределенный.

– А?

– На вид – вроде конской мочи, а вкус какой-то... неясный.

– А чего-то оно в горле останавливается... Ни у кого не останавливается?

– Да, распирает как-то.

– Ага! И в нос бьет! Пей – хорошо!

– А вот градус-то и распирает.

– Да какой тут, к черту, градус – квас. Это газ выходит, а не градус.

– Так, оставили шампанское! – велел Егор. – Взяли в руки коньяк.

– А мы куда торопимся-то?

– Я хочу, чтобы мы песню спели.

– Э-э, это мы сумеем!

– Взяли коньяк!

Взяли коньяк. Тут уж – что велят, то и делай.

– Налили по полстакана. Коньяк помногу сразу не пьют. И если сейчас кто-нибудь заявит, что пахнет клопами, – дам бутылкой по голове. Выпили!

Выпили.

– Песню! – велел Егор.

– Мы же не закусили еще...

– Начинается... – обиженно сказал Егор и сел. – Ну, ешьте, ешьте, все наесться никак не могут. Все бы ели, ели!..

Некоторые – совестливые – отложили вилки, смотрели с недоумением на Егора.

– Да ешьте, ешьте! Чего вы?..

– Ты бы и сам поел тоже, а то захмелеешь.