Василий Шукшин - Калина красная [сборник]

– Давай, мы сбегаем за четвертинкой? – еще раз предложил Юрка.

Старик помолчал.

– Не надо, – сказал. – Перемаюсь как-нибудь.

Ребятишки достали хлеб и принялись за сало.

– Ну и как мне его теперь, папкой, что ли, звать? – спросил Витька негромко.

Юрка пожал плечами.

– К нам, когда папка помер, тоже приходил один... я его дядей Сашей звал. Не мог. Я папку-то хорошо помню.

– И я помню.

– Ну и будешь дядей звать... Нечего их наваживать. Старый?

– Старый, – сказал Витька, всерьез озабоченный новым «папкой».

– А у его, что же, родных-то никого не было, что ли? – спросил старик с печки.

– У кого? – не понял Юрка.

– У того академика-то. Одни студенты стояли?

– У Павлова? Были, наверно. Я точно не знаю. Завтра спрошу в школе.

– Дети-то были, поди?

– Наверно. Завтра узнаю.

– Были, конечно. Никого если б не было родных-то, немного надиктуешь. Плохо человеку одному. Не приведи, господи!

...Мать Витькина громко засмеялась.

– Не знаю, – сказала она. – Я так не думаю.

– Уверяю вас! – тоже улыбаясь, воскликнул слегка заалевший Владимир Николаевич.

И дядя Николай тоже слегка заалел... Всем было хорошо, все слегка поразмякли.

– А не спеть ли нам?! – догадался дядя Николай. – А? Эх, Витьки нет, он бы нам счас на баяне подобрал какую-нибудь.

– Хорошо играет? – спросил Владимир Николаевич.

– Мой подарок, – не удержался, похвастал дядя Николай. – На день рождения ему отвалил – пускай учится.

– Люблю музыкальных детей, – сказал Владимир Николаевич.

– Так споем, что ли!

– Какую? – спросила Груша.

– Давай какую-нибудь. Ты у нас песельница.

– Ну, прямо!.. Нашел песельницу.

И вдруг Владимир Николаевич, прикрыв маленькие петушиные глаза, зачастил не шутя, козлом:

Хотел-то он всерьез, но так это вышло смешно и нелепо, что Николай и Груша засмеялись. Тогда засмеялся и Владимир Николаич – будто он хотел пошутить.

– Давай, Груша! – попросил опять Николай. – Помнишь, про колечко как-то... Про любовь, про колечко. Ты часто пела...

Груша, справившись со смущением, вскинула голову, как-то простецки-смело глянула на «суженого», усмешливо улыбнулась и негромко, красиво запела:

Брат Николай неожиданно хорошо, в лад поддержал:

Они, видно, певали раньше – славно у них вышло.

повела дальше Груша, –

Владимир Николаич заблеял было:

Но – смолк. Не умел он. Стал слушать.

Брат с сестрой пели:

Тут вошел Витька.

Песня погибла. Мать что-то опять смутилась, вскочила из-за стола, улыбаясь, и какой-то извиняющийся тон появился.

– Сынок пришел! Поесть хочешь?

– Нет, – сказал Витька. – Я у Юрки поел...

– Господи!.. «У Юрки». Он и так едва концы с концами сводит, а он объедает ходит...

– Нам дед Наум сала дал.

– Витьк, ну-ка сыграй нам! – сказал дядя Коля. – А?

– Я уроки не выучил, – сказал Витька. И посмотрел на дядю Володю не очень любезно.

– Ну, сыграл бы... – попросила и мать.

– Хо!.. Говорю же: уроки не выучил...

– Что ж ты их до сих пор не выучил? – обиделся дядя Коля. – Ох, Витька, Витька... Ну, иди учи.

Матери неловко стало за столь открытую нелюбезность сына.

– Ну, иди, иди – учи, – тоже сказала она.

Витька ушел в горницу.

Дядя Володя поднялся...

– Ну, пора и честь знать, как говорят.

– Да посиди еще! – воскликнул Николай. – Чего ты? Еще успеешь. Куда торопиться-то?

– Посидите, – сказала и Груша.

– Да нет, пойду... А то темно станет. Включу счас телевизор, постановку какую-нибудь посмотрю.

Витька у себя в горнице похоже передразнил дядю Володю.

– Да нет, пойду... А то темно станет, хулиганов полно на улицах... Гусь-Хрустальный.

– Ну, приходите... Не забывайте, – слышалось из большой комнаты. Мать говорила.

– Ладно, ладно – приду, – опять изобразил Витька ненавистного ему гостя. – В воскресенье приду. Может, в субботу... Явлюсь, так сказать.

И стал дядя Володя являться. По субботам и воскресеньям.

Раз явился:

– Здравствуйте. Немного все же похолодало. Чувствуется. Лист уже пожелтел.

Два явился:

– Здравствуйте. Сегодня потеплей. Но все равно скоро – конец. Лист только до первого ветра: слетит.

Три явился:

– Слетел. Голенькие стоят. Пора...

Один раз мать с Витькой откровенно поговорили.

– Уроки выучил?

– Выучил.

– Ну-ка, сядь – поговорим. Как тебе дядя Володя-то?

Витька хотел увильнуть от ответа. Пожал плечами, как он делал, когда не хотел говорить прямо.

– Что? – спросила мать.

– Ничего...

– Не глянется?

Витька опять пожал плечами.

Мать кивнула головой, подумала... И вдруг засмеялась милым своим, ясным смехом.

– Ох, и но-ос!.. На семерых рос, одному достался. А, Витька?.. Вот так нос!

Витька моментально осмелел, затараторил:

– Да он этим своим носом всю мебель нам посшибает! Это же не нос, а форштевень!

– Руль, – коротко определила мать. – Но... Витька... дружок: нам не до жиру – быть бы живу. Так, сына. Дело наше... неважнецкое.

– Да что, с голоду, что ль, помираем?

Мать засмеялась.

– Да нет, что же?.. Нет. Немолодая уж я, сынок, – выбирать-то. Вот штука-то. Время мое ушло. Ушло времечко... – мать вздохнула. – Десять бы годков назад – этот бы дядя Володя... – и не стала досказывать. А стала говорить совсем другое – может, себя убеждала:

– Да он неплохой – так-то... Вон какой рассудительный. Не пьет.

– Не пьет, а по бутылочке всегда приносит.

– Да это ж... что ж? Разве это пьет? Так-то пьет – это не страшно...

– С бутылочки все и начинается, – стал тоже рассуждать Витька.

Мать опять засмеялась.

– Нет, у него тоже уж теперь – не начинается. Сам не молодой. Нет, так-то... зачем же зря человека хаять? Не надо. Не витязь, конечно, но...

– Какой уж там витязь – гусь!

– Не надо так! – строго велела мать. – Разговорился! Малой еще – так разговаривать. Ишь ты... Подрасти сперва, потом уж рассуждай. А то... больно языкастые нынче стали.

И опять пришел дядя Володя.

Витька увидел его раньше, в окно.

– Идет! – крикнул он.

– Кто?

– Ну, кто?.. Хрустальный!

– Витька! – сердито сказала мать. – Ну-ка, отойди оттуда, не торчи.

Витька отошел от окна.

– Играть, что ли?

– Играй, какую-нибудь... поновей.

– Какую? Может, марш?

– Да зачем же марш-то? Генерал, что ли, идет? Вот, какую-то недавно учил...