Анатолий Баюканский - Восьмой день недели

Пелагея не успела заметить, когда к дому подошла Ксана — заведующая цеховой столовой, видная, высокая женщина. Толстые косы бугрились под цветастым платком, щеки разрумянились от быстрой ходьбы.

— Здравствуй, Ксюша! — тихо, не узнавая своего голоса, проговорила Пелагея. — Что это тебе не спится? Раненько пришла. — Ей захотелось укорить Ксану — узнали про Виктора, начали сбегаться ни свет, ни заря, — но промолчала.

— Торговля рано встает, зато ей бог дает, — низким грудным голосом едва ли не пропела Ксана. Не спрашивая разрешения, прошла по крыльцу мимо хозяйки, обмела обшарпанным веником модные полусапожки с красной вязью, толкнула дверь в дом. Пелагея послушно на неживых ногах двинулась следом. Здесь, в заводском поселке, с незапамятных времен сложились свои отношения между людьми — жили как бы одной дружной семьей: дома ставили «гамузом», провожали в последний путь всей улицей. Ежели хорошо разобраться, то большинство заводских были дальними или близкими родственниками. Ксана тоже кем-то приходилась Пелагее, точно никто вспомнить не мог. Да и жили они по соседству — огород в огород. Прадеды их начинали тут стекольное дело — выдували склянки для лекарств; едва освоили дутье колб для лампочек накаливания, внуки развернули производство цветных телевизоров. За сто с лишним лет и породниться успели.

Пелагея, думая о том, скоро ли приедет Виктор, молча наблюдала, как сноровисто выкладывала на стол продукты из пузатого портфеля Ксана, привычно выговаривая в рифму:

— Копченая колбаска — больно баска, сардины, шпроты — ешь без заботы. А это, глянь, окорочок, кто откажется — дурачок. — Подняла гордо посаженную голову. — Вроде бы и Виктору резон приехать. А ты… что такая хмурая? Болеешь?

— Нет, не болею. Умираю. — Пелагея произнесла эти слова ровным голосом, не окрашенным интонациями. Поэтому Ксана не придала им значения. Она прислушалась. Кто-то вошел на крыльцо, оббил валенки. Узнала знакомый баритон, частушку:

— Наш артист погорелого театра, — лицо Ксаны расплылось в широкой улыбке, — всегда с песней. — Видя, что Пелагея не совсем поняла, о ком речь, кивнула в сторону двери. — Матвей пришел.

Матвей Сизов жил через три дома от Пелагеи, тоже имел дом, поставленный еще отцом. Года два назад бригадир стекловаров похоронил жену, жил бобылем, а с недавних пор стал оказывать постоянные знаки внимания разведенной Ксане. Пелагея советовала ей обратить на Матвея внимание. Мужик он был кругом положительный, тихий, мухи не обидит, выпивал в меру, пел в народном хоре. В ответ на его неумелые предложения Ксана отшучивалась, не говорила ни «да», ни «нет». Сегодня, узнав о приезде Виктора, Матвей прямо со смены заспешил сюда, правда, заглянул в магазин. Предвкушал удовольствие побыть с Ксаной на людях. Распахнул дверь, увидел заведующую столовой, кивнул ей, как старой и близкой знакомой, с Пелагеей поздоровался за руку, запоздало скинул фуражку с лакированным козырьком, достал из кармана брюк бутылку квадратной формы — заморскую, поставил на стол:

— В кирьяновскую коллекцию! — пробасил Матвей. Кирьян Потапович вина не пил, зато с удовольствием покупал вина в красочных бутылках, с экзотическими названиями и рисунками. Была у него такая слабость: любил показывать свою коллекцию, щедро угощал желающих. — Худая житуха пошла!

— Тише ты, парнишку разбудишь! — Пелагея показала рукой в угол комнаты, где, свернувшись калачиком на диване, дремал худенький подросток с нездешним именем — Тамайка.

— Чего это он в чужой квартире разлегся? — удивился Матвей. — Авось не в общежитии.

— Когда Кирьяна Потаповича хоронили, Максименков прислал в помощь, а он… так к нашему дому и прибился. Услужливый парнишка, ласковый, страсть какой любознательный. Ни хитрить, ни лукавить не умеет. Глаза женщины засветились тихой радостью. — И откуда только в наши края его занесло?

— Ребята рассказывали: Тамайка с Охотского побережья приехал. Родители утонули во время путины, а он… навроде сына поселкового у нивхов был, зверинец при школе создавал. Люди и послали на охотоведа учиться, в техникум.

— А в стекольный-то каким макаром попал?

— Пришел на экскурсию. Сначала очень удивился, потом забрал документы из техникума и сюда, в подручные.

— Зато я слышала, будто он… да, не улыбайтесь, от медведя родился — в человека обратился. Не шучу, бывает такое раз в сто лет. В таежной глухомани медведь-шатун присматривает красивую женщину и утаскивает к себе.

— Наподобие тебя красавиц — с готовностью подхватил Матвей, неловко прижал ладонью округлый локоть Ксаны. — Ты — ладная, да и шатун рядом, вот он я.

— Культурный человек, заведующая столовой, техникум закончила, а мелешь чепуху — от медведя родился. Ты, Оксана, от брехуна народилась, точно. — Пелагея подошла к Тамайке, легонько потрепала его за ухо. — Слышь, парень, вставай. Скоро Виктор Константинович приедет, а ты все подушку давишь.

— Тамайка не спал, Тамайка слушал! — Парнишка легко вскочил на ноги. — Утро уже прискакало! — Он был очень худ, узкоглаз, жесткие иссиня-черные волосы, казалось, стояли торчком.

Матвей хотел спросить Тамайку, в какую он смену сегодня работает, но парнишка вдруг насторожился, подбежал к окну, отдернул цветную шторку, повернулся к Пелагее.

— Однако, автомобиль сюда шибко идет.

Ксана и Матвей тоже подошли к окну. Улица была пустынна. Лишь у водонаборной колонки стояли с ведрами две женщины. Никакого автомобиля не увидели.

— Придумал? — спросила Ксана. — Про автомобиль?

— Зачем придумал! Тамайка слышит. Почему не веришь? — обидчиво поджал губы. — Начальник, однако, едет.

— А может, не он? Может, молоковозка? — усомнился Матвей.

— Вот и автомобиль! — обрадованно закричал Тамайка. — Гляди! Гляди!

Действительно, Ксана и Матвей теперь разглядели в конце улицы, окруженной оголенными березками, темную автомашину. Она мчалась мимо домов, деревьев, спешила к их дому.

— Ну и слух у тебя, Тамайка! — удивился Матвей, — стопроцентный, охотничий, да и глаз, будь здоров. Пошли встречать командировочного.

— Зря волновалась, тетка Пелагея, почему долго не едет. — Ксана машинально огладила блузку, поправила волосы. — Явился — не запылился твой внучек. — Вслед за Матвеем шагнула к двери.

— Витюшка! — ахнула Пелагея, не в силах сдвинуться с места. — Приехал! — Хотела по-старинному обычаю встретить дорогого человека у порога, только что-то чудное с ногами сделалось — враз одеревенели. Стояла у окна и смотрела, как обнимаются Виктор с Матвеем, о чем-то тихо и невесело переговариваются. Словно со стороны смотрела, как правнук принимал от шофера коричневый чемодан с яркими наклейками, большую кожаную сумку. Пелагея испытывала в эти минуты странное состояние, которое когда-то с ней уже бывало — мир сфокусировался в одной точке, ничего вокруг больше не существовало. Кажется, случилось подобное в день возвращения Кирьяна с войны. Она, помнится, увидела мужа у калитки — худющего, с выцветшими волосами и усами, сбежала с крыльца и… ни с места. Вот и сегодня долго не могла совладать со своими ногами. Очнулась в крепких руках правнука.