Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

— Ты что, не слышишь? — сказал он, протягивая Кулябкину листок. — Дважды уже вызывали… В гараж. Очередной раз «плохо с сердцем». — Он махнул рукой. — Ну что может быть «плохо» в сорок лет? Не успел, видно, опохмелиться. Возьми бидон нашатырного спирта.

Кулябкин вскочил.

— Ну ладно, — сказал он виновато Тане. — Я поеду. До завтра…

Сысоев загородил ему дорогу.

— Спокойнее, спокойнее, доктор. Ничего там быть не может. Знаете, — сказал он Тане, — мои прогнозы по поводу больных более точны, чем прогнозы бюро погоды. Я еще не ошибался.

Он отступил в сторону, сам открыл Кулябкину дверь. Борис Борисович оглянулся, встретился глазами с Таней, кивнул ей.

— Утром ждите, — сказал он. — Около десяти…

— Спасибо, — сказала она ему. — Спасибо… за сказку.

Ворота автобазы раскрылись, как по мановению волшебной палочки, и «скорая», лавируя между постройками, ангарами и рядами самосвалов, подошла к крыльцу с красным медицинским крестом и надписью «медпункт».

Несколько шоферов в грязных рабочих комбинезонах толпились рядом, и, когда врач, а за ним и фельдшера вышли из «рафа», они замолчали и недружелюбно оглядели медиков.

— Человек чуть концы не отдал, а они все едут, — сказал пожилой рабочий вслед Кулябкину.

Борис Борисович только пожал плечами.

— А вы бы шли к нам работать, — взъелся Юраша.

Борис Борисович вошел в коридор амбулатории, пропустил Верочку, пальцем поманил Юрашу к себе:

— Предупреждаю, будешь пререкаться — сниму с машины.

— Так они первыми начали, — оправдывался Юраша.

— В таких случаях меня арифметика не интересует, — отрезал Кулябкин.

Маленькая девушка-фельдшер выскочила из кабинета, бросилась навстречу Борису Борисовичу.

— Только не верьте ему, доктор! Это сейчас он такой храбрый, — застрекотала она. — Жуть что было!

Девушка передохнула.

— Сижу в кабинете, радуюсь: ни одного больного, почитать можно. И вдруг — он. Белый как простыня. «Дядя Сережа, — кричу, — что с тобой?» А он молчит, рукой грудь трет. Я ему раз — камфору, раз — кордиамин, раз — кофеин. Правильно?

— Вероятно, правильно.

Девушка вдруг заплакала.

— Он меня за медика не считает… Он меня с таких лет знает, с отцом еще работал… Не верьте ему, доктор, возьмите в больницу, он больной, честное слово, больной…

— За медика не считает, — скривился Юраша. — А другие считают?

Девушка с вызовом поглядела на него, вытерла слезы.

— Считают, — сказала она. — У кого хочешь спроси.

Она смерила Юрашу уничтожающим взглядом, сказала только Кулябкину:

— Говорит: пройдет, отсижусь немного. Я уж с диспетчерского телефона вас вызывала, из кабинета не давал, — зря, мол, людей беспокою.

— А он, случаем, не того? — Юраша щелкнул себя по подбородку.

— Да как вы можете! Вы еще и больного-то не видели.

— Не видел, — согласился Юраша. — Но нужно быть бдительным.

Больной водитель сидел на топчане и держался за его край, будто боялся упасть. Лицо его было бледным, даже синюшным, и, когда бригада зашла в кабинет и расположилась вокруг него, он поднял голову и устало оглядел каждого — Верочку, Юрашу и, наконец, остановился взглядом на Кулябкине. Понял: доктор.

— Что с вами случилось? — спросил Борис Борисович.

— Сам не пойму, товарищ доктор. Вступило сюда, — он показал на грудь, — не передохнуть. А теперь уже лучше. Я Наталье говорю: не вызывай, само пройдет.

Кулябкин кивнул и присел рядом.

— Вы бы подробнее о самом приступе, — попросил он и взял руку водителя, чтобы сосчитать пульс.

— Неудобно-то как, по ерунде беспокоим, — он помолчал. — А вообще-то я колбасу съел. Незадолго. Другого, товарищ доктор, не было.

— А раньше случалось?

— Зажмет иногда. Но чтобы так — ни-ни. Тут аж клещами. Был бы столб, в столб влетел бы.

— Понятно, — сказал Кулябкин. — Ложитесь.

— Да мне хуже лежать, — признался водитель. — Дышать не дает.

Юраша тихонечко подошел сбоку к водителю и стал принюхиваться.

— Да вы что, молодой человек, — обиделся водитель. — Я за рулем, как можно.

— Я ничего, — сказал Юраша, отступая под холодным взглядом Кулябкина.

— Принесите, Михеев, кардиограф, — сказал Борис Борисович.

— С удовольствием, — сказал Юраша.

— Ну, — с иронией шепнула Верочка. — Унюхал?

— Нет, — тоже шепотом признался Юраша. — Это они умеют, чай жуют. — Он махнул рукой. — А для Кулябкина — все больные. Увидишь, прикажет этого хмыря еще на носилках нести.

— Сейчас будем госпитализировать, — объяснил больному Кулябкин. — Юра, нужны носилки.

— Какие носилки, товарищ доктор! Сделайте укол и отпустите.

— Дядя Сережа! — прикрикнула фельдшер. — Я тебя до работы все равно не допущу!

— А ты помалкивай! — обиделся водитель. — Твое дело десятое.

— Как же десятое! Я, между прочим, медик.

— Медик! — передразнил больной. — Я этого медика недавно на горшок сажал. Зазналась больно.

— Видали, как разговаривает, — сказала девушка и тут же бросилась к дверям, замахала руками на ввалившихся шоферов. — А ну, марш отсюда! Нечего вам тут делать, болеет человек.

— Да я здоров! — крикнул водитель. Он стал торопливо снимать электроды. — Видали? — говорил он товарищам. — Везти меня в больницу решили. На работу не пускают, запутали всего!

Его смех был стеклянным, дребезжащим.

— Ложитесь, ложитесь, — уговаривал его Кулябкин. — Нельзя так. Это же сердце…

— Перестаньте, товарищ доктор, — еще более возбуждался больной. — Зря беспокоитесь.

Он стал механически, почти бессмысленно рыться в карманах, нашел бумагу, сложенную вчетверо, протянул тому пожилому водителю, который еще на улице обращался к медикам.

— Путевку, путевку, Коля, возьми.

Повернулся, но не к выходу, а вполоборота, к фельдшерице…

— Дядя Сережа, — сказала она растерянно.

Он оглядел всех.

Кулябкин шагнул к нему, вытянул руки, но тот вдруг рухнул назад, навзничь.

— Юра! — крикнул Кулябкин. — Дефибриллятор!

Он уже сидел на полу, торопливо расстегивая, разрывая рубаху, обнажил грудь с морской татуировкой и, сдавливая ребра, начал закрытый массаж сердца.

— Все выйдите из помещения! — крикнул Юраша.

— Он умер? Это смерть? — спрашивала потрясенная фельдшерица.

Кулябкин не ответил.

— Это смерть, доктор? — повторяла она.

— Выйдите, не мешайте работать! — рявкнул Кулябкин.

…А Юраша уже разматывал провода дефибриллятора. Вера снимала ленту, включала и выключала кардиограф. И только девушка-фельдшер, как вратарь, стояла в дверях, ожидая возможных приказаний.

— Намочите электроды, — приказал ей Юраша.

Она пронеслась по коридору, пролетела мимо испуганных, подавленных увиденным водителей.

— Он мертвый, мертвый… я его предупреждала, — плакала девушка.