Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

— Как ты сказал: дядя Люся?

— Нет, нет! — Вовка хохочет.

И опять дверь захлопывается. Смотрю на часы. Конечно, Люся и Леонид не будут сидеть на вокзале два часа и ждать нас, но я все же начинаю чувствовать себя виновницей их испорченного дня.

Вровень с поездом движется грузовик, сворачивает, и сразу же за окном возникает серый от пыли цементный комбинат. Это значит — до Вожевска уже не так далеко.

Даже не знаю, рада ли я возвращению. Сказать «да» — сфальшивить. Я уверена, что лучше, чем в Игловке, мне не будет нигде. Но Вовке нужен город. Перечитываю письмо Леонида Павловича. Пожалуй, оно и решило этот мой бесконечный внутренний спор.

«Дорогая Мария Николаевна! Ждем не позднее двадцатого августа. О квартире для Вас договорился, но пока придется пожить у нас. Работать начнете в моей школе, надеюсь, жалеть не будете. С уважением Прохоренко».

Письмо показалось сухим. Но убедить меня могла только такая категоричность. Дала телеграмму: «Еду».

До самого последнего дня никто в Игловке не верил в наш отъезд. Утром, когда мы ждали машину, зашел Андрей Андреевич, маленький, седой, бородка клинышком, снял шляпу и скорбным взглядом, точно присутствовал на похоронах, осмотрел тюки и чемоданы.

— Уезжаете?

А ведь вчера сам подписывал мою трудовую книжку.

— Да.

— Ну что ж, насильно, говорят, мил не будешь.

Повернулся и, не прощаясь, пошел к дверям.

— Андрей Андреевич! Зачем так… Вы же знаете, мне нелегко.

Я заставила его сесть. Он обвел глазами комнату, такую, оказывается, большую, с оголенными окнами, — сколько света забирали шторы! — с раскрытым настежь пустым платяным шкафом.

— А книги?

Я сказала, что книги уже в пути.

В купе заглянул проводник и предупредил, что Вожевск — следующая остановка. Промелькнули одиночные железнодорожные вагоны с занавесками, товарняк, груженный песком, одноэтажная улица окраины, затем — каменные дома.

— Какой городище! — поразился Вовка.

Сверкнула витрина магазина, громадная парикмахерская — девять лет назад здесь ничего этого не было. И все же кое-что я узнаю. В просвете улицы появилось желтое здание педагогического института, купол церкви — это уже на берегу Прокши. Правее, хорошо помню, городская больница.

А ведь я когда-то давала себе слово сюда не возвращаться. Уехала, решила, что порвала с прошлым. А вот не получилось…

Вовкин приятель помогает нам вынести вещи. Оказывается, он тоже выходит в Вожевске.

— Надеюсь, встретимся, — прощается он.

— Встретимся, — подтверждает Вовка.

В зале ожидания полно народу: едят, разговаривают, дремлют. Кашляет и заикается репродуктор — понять ничего нельзя, но люди вскакивают, хватают узлы и чемоданы, спешат к выходу.

Как изменилась привокзальная площадь! Большой гастроном, а рядом, в витрине магазина «Одежда», два учтивых манекена приветствуют покупателей.

Невольно вспоминаю игловский сельмаг, где за одним прилавком продавались телогрейки, за другим — банки с бычками в томате и развесное повидло.

Рядом останавливается «Волга» с шахматными клеточками на капоте. Город здорово разросся, если здесь кому-то требуется такси.

И тут меня окликают. Узнаю Люсин голос и боюсь обернуться. Это длится секунду, меньше. Мы уже бежим друг к другу. Обнимаемся. Наши лица становятся мокрыми, слезы сами текут по щекам. Черт, вот уж не думала, что стану такой сентиментальной!

— Девочки, приберегите немного эмоций на вечер.

Понимаю, это Леонид Павлович, но Люся еще крепче прижимается ко мне.

— Не волнуйся. Эмоций у нас хватит на всю жизнь.

С интересом смотрю на него. Высокий. Крупный. Большой нос, четкая линия рта, тяжелый подбородок. Моя ладонь тонет в его руке.

— Ну как? Симпатичный?

— Разве я рискну сказать правду о директоре…

— Тем более сегодня, когда вы опоздали на два часа.

И Люсин муж мне уже кажется давно знакомым.

— Где же Вова? — спохватывается Люся. — Где ты оставила Вовку?

Тревожно оглядываюсь. Вон он, недалеко. Стоит с каким-то железнодорожником в красной фуражке, ведет беседу.

— Вова! Вова!

Идет неторопливо, Люся подбегает к нему, тискает и кружит. Женская несдержанность претит Вовке.

— Пустите! — отбивается он.

— Да это же Витька, вылитый Витька!

На секунду мне становится больно. Я вижу недоумение в глазах сына. Витька? Почему? Его зовут иначе…

Леонид Павлович пытается сгладить неловкость, кладет руку на Вовкино плечо, и мы всей компанией направляемся к площади. Там стоит их «москвич». По привычке наблюдаю за сыном — он что-то охотно рассказывает Леониду Павловичу, — а сама с грустью думаю о том, что Вовка так тянется к мужчинам.

— Смотри, они, кажется, нашли общий язык, — прерывает мои раздумья Люся.

Вовка влезает в машину, дает длинный сигнал.

— Зачем? — одергиваю его.

— Это я Дмитрию Александровичу.

— Кому? — удивленно спрашивает Леонид Павлович.

— Вместе ехали, — говорит Вовка. — Вон идет.

Люся и Леонид Павлович переглядываются, им будто уже что-то известно об этом человеке.

— Между прочим, — говорит Люся, — это твой будущий коллега.

— Неужели? А мы с ним даже не поговорили.

— Ну и хорошо. Поверь, обогатиться от общения с ним было бы трудно.

— Надо же! А мне он показался таким милым.

— Ты уж нам доверься на будущее, кто тут милый, а кто нет. В Вожевске есть люди, которых нужно объезжать за десять километров.

— Странно. Даже не подумала, что это учитель. Да еще из вашей школы…

— Увы! Он чертежник, — говорит Люся. — Работает на полставки, а крови всем портит на полный оклад.

Уму непостижимо, как изменился Вожевск! Иногда даже не узнаю улиц! Судя по протяженности маршрута, Леонид Павлович совершает для нас «круг почета». Проезжаем окраины, мчим по шоссе, останавливаемся у большого современного здания.

— Моя школа! — показывает Прохоренко.

Мне нравится его гордая интонация.

Обходим пришкольный участок. Площадки для игр, даже теннисный корт.

Заходим в здание. В кабинете литературы много цветов, на стенах портреты Толстого, Чехова, Горького, в углу — таблицы по русскому языку.

Присаживаюсь за стол. За свой будущий учительский стол.

— Нравится?

Молчу. Только улыбаюсь. Разве я могла в Игловке представить, что скоро буду работать в такой школе?

Домой едем через центр. Оказывается, в Вожевске есть «новый» и «старый» город. Центр — «старый», окраины — «новый».

Погода незаметно мрачнеет. Небо набухло, стало серым, чуть светлее асфальта.

На ветровом стекле появляются первые оспинки, их становится больше и больше, пока не начинает рябить в глазах. Леониду Павловичу приходится включить «дворники».

— Останови! — просит его Люся. — Это Вениамин!