Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

Она ткнула маму в плечо, как мальчишка, сказала с вызовом:

— Ну что ты, Анна, страдаешь? Поработает год — разве плохо? Я до этого экскурсионного бюро восемь лет добиралась. И санитаркой была. И подсобницей на заводе. Даже пожарником. И не жалею, все на пользу пошло.

Сзади высокий писклявый голос спросил:

— Можно, девочки?

Лариса отодвинулась, а Соня уже протискивала между нашими стульями широкое кресло. Села, оглядела всех с сочувствием:

— Ты, Анюта, не переживай. В наше-то время как было? Не хочешь учиться, а институт все равно кончаешь. А теперь только и слышишь: того зарезали, этого. Хирургия какая-то, а не вступительные экзамены. — Она помолчала, хитро поглядывая на меня. Что-то было в ее взгляде припрятано. — А я уже кое с кем договорилась о Любе…

Вопроса не последовало.

— Будет работать в Академии наук.

— Ну? — обрадовалась мама.

Лариса кашлянула, спросила осторожно:

— Кем?

— В животнике.

— Где?

— Ну, в животнике, с крысами…

— Иди ты, — сказала Лариса беззлобно. — Очень Любе нужны академические крысы. Она уже в сапожное ателье устроилась, директором.

Я так и знала, что Соня поверит.

— А что? — сказала Соня с явным одобрением, — Здорово! Да кому нужно наше высшее? Учишься, учишься, а потом сто рублей. А Любка небось сразу двести отхватит.

— Триста, — сказала Лариса.

— Ба-атюшки! — ахнула Соня. — Триста?

Ее лицо вытянулось, в глазах появился испуг.

— Ладно, — сказала Лариса. — Перестань чужие деньги считать, лучше ответь, когда отдашь долг за костюм. Меня давно спрашивают…

Сопя поставила чашку, виновато заморгала:

— Отдам. Только пока у меня нет. Может, немного с получки…

— Не нужно было брать, раз не можешь отдать вовремя, — осуждающе сказала Лариса. — Давай перезаймем у девочек…

— Девочки! — крикнула Лариса, перекрывая общий равномерный гул. — Скинемся для Сони по пятерке, ей с долгом не расплатиться!

Она взяла листок бумаги и начала составлять список. Деньги посыпались на стол.

Соня молча глядела на растущую кучку, морщила лоб.

— Хватит! — остановила Лариса и протянула Соне список. — Держи для памяти.

Сложила пятерки, пересчитала, добавила свою:

— Отнесу, пожалуй. Все равно время пустое. Может, проводите?

Мы вышли в сад. Все за этот час вокруг изменилось. Высоко над нами стояло солнце. Ветерок перекидывал листву на дорожках. Темно-коричневые индонезийцы стояли около бледных мраморных статуй. Длинная очередь тянулась к музею. Правее виднелась вывеска «Кафе» — двери были распахнуты.

— Зайдемте, — сказала Лариса. Она крепко держала нас под руки.

— Стоит ли?.. — робко сказала мама, но подчинилась.

Мы вошли. Конопатая, всем известная в саду Маня выглянула из-за прилавка, узнала своих.

— По шампанскому, Маня, — сказала Лариса. — У нас праздник. Анина дочка сегодня устроилась на работу.

— А мне казалось, она у тебя собиралась учиться.

— Кончила, — улыбнулась Лариса.

— Молодец, — буфетчица поставила передо мной бокал с шампанским. — Не то, что мы раньше.

Она потопталась около нас, сказала несколько виновато:

— Только, девочки, в кредит не могу. Ревизию обещались…

— Расплатимся, — Лариса вынула кучу Сониных денег.

Маня сразу же откатилась.

— Пусть знает, — подмигнула Лариса, — что мы тоже не лыком шиты. — Подняла бокал, прикоснулась к моему и маминому.

— Волнуюсь я за Любку, — сказала мама. — Понимаю, трагедия небольшая, что не поступила, а тут, — она показала на грудь, — болит и ноет.

— Ерунда! — сказала Лариса. — Все у твоей дочери будет нормально. А опыт ей не помешает. За Любину удачу…

— И на ответственную работу идет твоя дочь? — спросила из-за прилавка Маня.

Мы переглянулись.

— На ответственную, — серьезно подтвердила Лариса. — На безответственную, Маня, наша девочка не согласилась бы.

— Ясное дело, — кивнула буфетчица. — Вот я когда-то не пошла в театральный буфет, зато теперь четвертый год на улице мерзну…

…Дверь открыл Иван Васильевич, стоял в дверях огромный и сонный, усталым взглядом смотрел на меня. Из кухни вынырнула Евдокия Никитична, маленькая, толстощекая, рот — бублик, нос — пуговка, глазки — вишенки.

Евдокию Никитичну я очень люблю, добрая она и гостеприимная.

— Любаша! — обрадовалась она. — Заходи. А Вера вот-вот придет, уже время…

Иван Васильевич прихлопнул дверь, пошатал ее немного, проверил. Подумал и наложил крючок. Потом пошел к телевизору.

— Чего показывают, Вань?

Заскрипело кресло. Иван Васильевич уперся локтями в колени, уложил в ладони подбородок, застыл перед экраном.

— Чего надо, то и показывают.

— Хорошее?

— Ерунду.

— Завтра чуть свет вставать. Поспал бы…

— Успею.

Мы вошли в кухню. Евдокия Никитична смахнула со стола крошки, двинула стул в мою сторону.

— Сейчас покормлю, — сказала она.

Вытащила из холодильника салат, заливную рыбу, поставила кастрюлю со щами на плиту и тут же помчалась в комнату — в буфете у нее были пироги с картошкой.

— Ешь, сиротинушка, — приговаривала Евдокия Никитична, подкладывая салат. — Мало будет — котлетку пожарю.

Я отодвинула тарелку — хотелось передохнуть.

— Это хорошо, что ты решила с Верушей работать, с ей не пропадешь. — Приложила руку к щеке, задумалась. — А вот с одним худо, Любаня, ой, худо. Ночью то на один бок лягу, то на другой, а от мыслей не увернешься…

Она заметила мое удивление, вздохнула.

— Одна она все, одна, а время, Любаня, идет. Тебе девятнадцатый, а Веруне — двадцать четыре, детишек пора иметь… — она всплеснула руками. — И куды только женихи-то попрятались?! Недавно табунами ходили… — Поглядела на меня с жалостью, спросила: — Нет у тебя кого из хороших? Познакомить бы…

— Зря, тетя Дуся, убиваетесь. Если Вера захочет…

— Хочет она, хочет, — уверенно сказала Евдокия Никитична. — Только нету… А мы с Ваней немолодые уже. Ему за шестьдесят, мне немногим поменьше. И главное-то, что все у нас есть: и дача, и машина, а внуков…

Из столовой донесся громкий командирский голос, потом начали стрелять из орудий. Снаряды рвались где-то рядом.

— Воюют в телевизоре, — вздохнула Евдокия Никитична.

И снова тревожным шепотом повторила:

— Так ты скажи… Есть у тебя кто?

Я вдруг вспомнила Игоря. Она заметила что-то в моих глазах, придвинулась ближе.

— Есть…

Теперь отступать было поздно.

— Кто?

— С милиционером познакомилась. Чуть меня на мосту не оштрафовал. Хороший, по-моему, человек, только не очень красивый.

Она отмахнулась:

— Не с лица воду пить. Был бы самостоятельный, и чтобы дом любил, как мой. Ивана-то Васильевича от дома только с досками оторвать можно.

Она приложила палец к губам и кивком пригласила меня к Вере в комнату. Раскрыла шкаф.