Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

— Не твой знакомый?

— Нет.

— Ну ты и дала. Пообещала родителям собственного милиционера в хозяйство. Подняла неслыханное волнение в доме. А мне, можно сказать заинтересованному лицу, — ни гугу. Как же это так, подруга?! Выкладывай паспортные данные. Имя. Фамилия. Возраст. Есть ли благодарности? Сколько классов кончил? Предупреждаю, я за двоечника не пойду. Мне нужен отличник боевой и политической подготовки.

Слушала она меня с иронией, но интерес к рассказу был четкий.

Магазин уже открыли. У прилавка толпилась очередь. Вера двигалась решительно, извиняясь, а то и просто раздвигая бабушек с кошелками, — жест ее был целеустремленным и твердым.

Кто-то все же усомнился в наших правах, перекрыл путь, потребовал объяснений.

— Халатик, пожалуйста, — крикнула через головы очереди Вера. И, обернувшись к тому, кто осмелился ее задержать, сказала сурово: — Гражданин, вы мешаете эпидстанции.

К ней тут же шагнул высокий старик, сказал торопливо:

— У меня есть претензии к магазину по части хранения мяса в рефрижераторе…

Сердце мое испуганно затрепыхалось. Вера глядела сквозь жалобщика.

— Я занимаюсь воздухом, — сказала она. — Чистотой. Если у вас есть что-то по поводу запыленности — пожалуйста, а рефрижератор — это уже другой отдел…

Директор ателье удивил меня. Он как бы еще не был похож на директора.

Облик истинного директора олицетворял для меня директор нашей школы. Это был пожилой, худощавый, хмурый человек в очках, с поджатыми тонкими губами, к которому мы все, да и наши родители, испытывали благоговейное почтение. Учителя буквально деревенели, когда он возникал на уроке. Чем это было вызвано, сказать трудно. Он никогда не повышал голоса, не наказывал, не отчитывал. Он только молча ходил по коридору на больших переменах, и движение постепенно успокаивалось, а голоса затихали.

А здесь рядом с Верой стоял худенький мальчик с редкой бородкой, с институтским значком на лацкане, подтянутый и несколько виноватый, если судить по блуждающей и неуверенной улыбке.

— Вот вы какая, Савельева, Вера Ивановна о вас говорила. Ну, условия вы знаете. Обязанности тоже. Садитесь за мой стол, пишите заявление, а я отвезу в управление. Я уже предупредил там, что беру человека…

Он отодвинул какие-то бумаги и показал на свое кресло.

Пока я писала заявление, Вера листала пачку накладных, потом энергично стала бросать костяшки на счетах, а директор отмечал что-то в блокнотике. Со стороны казалось, что начальство скорее Вера, а он подчиненный, так строго и решительно она с ним разговаривала.

Наконец она сложила накладные в картонную папку, перевязала тесемочками.

— Если что будет трудно, звоните, — сказала она. — Я объясню.

Я тоже закончила свое дело, передала бумагу. Вера прочла ее внимательно и, ничего не прибавив, положила мой лист в ту же папку.

— Я, пожалуй, пойду, — попросился директор у Веры. — А вы дальше обращайтесь к Вере Ивановне, она моя правая, можно сказать, рука. Сложностей не будет. Разве обед приготовить…

— Это она мастерица, — заверила директора Вера. — Советую вам сегодня поспешить на ее премьеру…

Потом мы обходили мастерскую и Вера знакомила меня с мастерами. Парни похохатывали нам вслед, острили. Девушки, ушивщицы и клейщицы, как объясняла мне Вера, поглядывали с любопытством: какая она, новенькая? Чего можно от нее ждать?

Невозмутимыми были старички сапожники, они сидели на своих стульчиках-липках, среди непочиненной обуви, уложенной на полу и на верстаке, и «колотили» план.

Стихнул гудящий токарный станок. Из-за него выглянул белобрысый парнишка с девичьим румянцем на небритых щеках и с длинными до плеч волосами.

— А ничего девушка, — одобрительно сказал он. — Все на месте.

— Это у тебя не все на месте, — строго сказала Вера. — Гляди, как разбросал обувь. Лучше переживай, Вавочка, за свой план.

— Девушка сверх плана, — острил Вавочка.

— Не выйдет, — сказала Вера. — Любино сердце принадлежит молодому хирургу.

— У нас все профессии равны, — не сдавался Вавочка.

В первый же час на кухне успели перебывать ребята всей мастерской. Вавочка возникал трижды. Он явно перестал работать. Останавливался в дверях, принюхивался к бурлящему борщу, прищелкивал языком. Верхняя губа его поднималась домиком, обнажая прямые белые зубы, круглый с ложбинкой нос слегка шевелился, и Вавочка почему-то становился похожим на херувима.

— Мировой запах! — говорил он, усаживаясь на табуретку. — Так у нас еще никогда не пахло.

Вера тоже забегала ко мне. Зачерпывала борщ из кастрюли, дула на него и, сложив губы трубочкой, шумно всасывала.

— Прибавь соли, — советовала она.

Пока варился борщ, я успела прибрать в мастерской. Дел было много, но я постоянно думала о Юре. Как у него?

И все же не только Вавочка запомнился мне. На стульчике-липке трудился маленький человек без возраста. Со спины он казался молодым. У него были сильные мускулистые руки, густая прическа-бобрик, мощная шея. Человек обернулся — нет, он оказался не молод! В мою сторону был брошен острый взгляд.

Он кивнул, а его рука уже шарила в куче обуви, отобрала нужную туфлю и стала мять ее, словно тесто. Потом большой палец торопливо проехал по ранту, отыскал дефект, проник внутрь, сделал дыру пошире, и сапожник, прищурившись, поглядел одним глазом в туфлю, точно в подзорную трубу. Черное облако скользнуло по его лицу: мастер думал.

В это же самое время вторая рука захватила металлическую «лапу», установила ее между ног.

Молоток пробежал по подошве, точно палочки ксилофониста перед тем, как начать партию, застыл над каблуком. Сапожник неожиданно скосил взгляд в мою сторону, улыбнулся.

И тут началось!

Туфля подскакивала на «лапе», будто дышала. Губы сапожника вытянулись, нос заострился, стал похож на стрелку-указатель, взгляд сделался колким. Гвозди входили с одного удара, слегка позванивали. Это была партия фокусника в цирке, гимн труду, марш победителей.

Я забыла о своих обязанностях, стояла удивленная и не могла оторвать взгляда от такой работы. Вера подтолкнула меня:

— У тебя выкипает борщ.

Я не пошевелилась.

— Кто это?

— Дядя Митя, — сказала Вера. — Профессор!

Мастера с шумом заходили на кухню. Дядя Митя снял фартук, вымыл руки, высушил их над плитой и благосклонно поглядел в мою сторону, вроде бы разрешил приступать к трапезе.

Я налила тарелку, поднесла борщ дяде Мите.

Не глядя на меня, он взял ложку, зачерпнул густоту, отхлебнул.

Я неожиданно почувствовала, какая тишина меня окружила.

Дядя Митя шевелил губами, как дегустатор.

— Прилично, — удивленно сказал он.

Мастера словно ждали его приказа. Вавочка стонал от удовольствия, сыпал шутки, острил.