Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

Теперь ей все было ясно. Она видела, что ребята злы на Глебова. Но кто мог предполагать, что они…

Шутов недовольно посмотрел на нее.

— Разберитесь и доложите. Я обещал принять меры.

— Хорошо, — сказала Мила.

Она осторожно прикрыла дверь, попрощалась с секретаршей и быстро вышла на улицу.

О ребятах она думала с досадой. И вместе с тем в ней нарастало недовольство собой. «Конечно, вся причина во мне. Я плохой педагог. Анатолий прав».

Она поменялась с учительницей истории уроками, отыскала свободный класс.

В окно был виден пустынный школьный двор и отрезок улицы. Домики с палисадниками удивительно напоминали окраину Ярославля. Последнее время она часто писала матери и все вспоминала свой дом.

Трудно было понять, откуда эта тоска, ведь и здесь неплохо.

Она опять вспомнила о своих мальчишках, потом о Глебове. Какая все же сложная учительская судьба. Никаких симпатий и антипатий. Избили — значит, должны отвечать. А отчего? Почему это случилось? Кто такой Глебов? Можно ли было его наказать иначе — это уже значения не имеет.

Она еще больше разозлилась на себя. Что можно требовать от класса, если у самой представление о дисциплине самое приблизительное?

Тихо скрипнула дверь. Мила повернулась, Перед ней стоял Прохоров.

— Ну, рассказывай, — вздохнула она, не замечая, что подражает Шутову.

— О чем?

— Почему ты… — захотелось сказать «избил», но она словно запнулась, — так поступил с Глебовым?

— Вы же знаете.

— Значит, ты считаешь, что был прав?

Мальчик смотрел в глаза и словно бы спрашивал: «А разве вы считаете иначе?»

Она выдержала его взгляд, но заговорила еще более раздраженно:

— Кто с тобой был еще?

Он пожал плечами.

— Глупое упрямство, Миша.

— Вы же сами возмущались…

Она чуть было не крикнула: «Как ты смеешь? Я не разрешаю разговаривать со мной так!» Но сдержала себя.

— И это говорит пионер?! На тебе же галстук.

— На Глебове тоже галстук.

— Сними! — крикнула она.

Прохоров положил галстук на стол.

Мила вдруг представила, как через несколько минут он «в лицах» изобразит перед классом эту сцену, и ужаснулась.

Хлопнула дверь. Мила прошлась по классу, устало села за стол. Может, нужно иначе? Рядом кто-то тревожно вздохнул. В двух шагах от нее без кровинки в лице стоял Зайцев. Кончик пионерского галстука торчал у него из кармана.

— Рассказывай, — почти безразлично сказала Мила.

— Кто — я? — переспросил Зайцев и удивленно уставился на учительницу.

— Ты.

— О чем?

— О Глебове.

— А чего о нем говорить? Барахло — и все.

— Значит, и ты бил?

— Кто — я? Его и бить-то противно. Дать бы разок, и достаточно.

— Били ты и Прохоров?

— Кто — мы?

— Вы.

— Не…

— Ну что ж…

Мальчик торопливо повернулся и чуть ли не бегом бросился к двери.

— Стой!

Он так и замер.

— Давай галстук.

— Кто?

— Ты!.. Ты!.. — крикнула она.

Зайцев сунул руку в карман.

«Права ли я? — тревожно думала Мила. И сразу же успокоилась: — Конечно, права. Ребята должны знать мое отношение к хулиганству…»

Мила подождала, когда встанут ребята. Сначала она не могла понять, что же изменилось в классе. Кажется, все было на месте.

— Начнем урок, — сказала она. — Прохоров.

— Я не выучил.

— Двойка. Зайцев?

— Не выучил.

— Двойка.

Она решила вызывать подряд, но передумала. Это бойкот. Кого же вызвать?

С первой парты на нее смотрела Лыткина, добрая, всегда улыбающаяся девочка.

— Лыткина.

Девочка поднялась и со страхом взглянула на учительницу.

— Иди отвечать.

Девочка беспомощно оглянулась на класс.

— Я не выучила.

— Двойка.

По рядам прошел шепоток. «Может, поговорить по-хорошему? — подумала она. — Или это подтвердит их победу?» В третьем ряду кто-то поднял руку. Глебов! Ей не хотелось его вызывать, но выхода не было.

Она кивала, совершенно его не слушая. Да и какая разница, о чем он рассказывает. Что-то изменилось в классе. Но что? Она снова посмотрела на Глебова. Вот в чем дело! Пионерский галстук был только на нем. Ну что ж… Пускай разбирается директор.

Она оборвала ответ на середине. Ставить отметку не хотелось, но мальчик не отходил от стола.

Мила заколебалась и поставила пять.

— Начнем новое, — сказала она. — Приготовьтесь.

Глебов громко хлопнул крышкой и выбросил на парту портфель. Раздался смех.

— Выйди из класса, — сказала Мила кому-то справа.

Нервы были так напряжены, что она боялась даже посмотреть, кто же проходит сзади.

— Ну?

Еще открылось несколько парт. «Я все же с ними справлюсь», — подумала она, не испытывая никакого удовлетворения.

— Пока все не достанут тетрадки, мы не начнем.

Еще кто-то неохотно закопошился в парте.

— Пока все не достанут… я буду ждать.

Она поглядела на часы. До конца урока оставалась целая вечность: больше двадцати минут.

В окнах не было света. Мила подумала с неожиданным облегчением, что Анатолия нет дома, достала ключ и отворила дверь.

— Пришла?

Она вздрогнула. Может, уйти? Сказать: оставила тетрадки или что-то еще…

Она постояла у печки, согреваясь с мороза, потом стала раздеваться. От себя не уйдешь. Какая разница?

— Тебя вызывал Шутов?

— Откуда ты знаешь?

— У нас в больнице Глебов-старший.

— А что с ним?

— Чирьи, — весело сказал Анатолий. — Его лечат, как умирающего. Сидоров — завидный стратег.

Он обнял ее и прикоснулся губами к щеке. Она отстранила его руки.

— Ледышка, — сказал он. — Северный полюс-20. Женщина, которая потеряла нежность. По-моему, отличное название для фильма.

Он засмеялся своей шутке, а потом спросил:

— А что, здорово отвалтузили парня?

— За дело.

— Неужели ты оправдываешь их?

— У ребят свои законы, — сказала она.

— У взрослых тоже свои законы, — Анатолий говорил добродушно, даже весело. — Ты-то должна действовать по законам взрослых.

— Я так и действовала.

— «Так и действовала», — он передразнил ее и опять засмеялся.

У нее вдруг возникло странное ощущение, что все эти годы не она преподавала в школе, а он, ее муж. Все проверялось одним: что скажет он? Как отнесется? Не покажется ли это смешным Анатолию?

Неужели у нее не осталось своего мнения и она ничего не может решить сама?

— Будешь обедать? — спросил он.

— Пожалуй.

Он поставил на газ кастрюлю и вернулся в комнату.

— Сейчас разогреется.

«Что я наделала? Что наделала?» — думала Мила. А вслух сказала:

— Собираюсь сходить к родителям этих ребят. — Сказала так, точно извинялась перед ним.

— Конечно, — согласился Анатолий. — Зачинщики должны попросить прощения.

— У меня?

— У Глебова. Ты-то должна быть выше их извинений.

Она не ответила. Может, он и прав. Она всегда поддается чувству. Действительно, какое имеет значение, как она относится к Прохорову и Зайцеву. Они провинились — и должны понести наказание.