Владимир Богомолов - Застава в степи

Директор, слушая Хомякова, сильно придавил телефонную трубку, как будто она могла подняться и принести ему новую неприятность.

— Да нас в Чехословакии встречали с цветами, — доказывал Журавлеву администратор. — Из-за нас однажды Одесский порт сутки не работал.

— Точка! — загремел директор. — Сказал: через декаду и точка. А пока устраивайтесь, осматривайтесь, репетируйте, знакомьтесь, как там у вас говорят, с натурой, подбирайте типажи. Через неделю выделю вам пару агрегатов, а попозже хоть сто человек. Сам охотно приму участие в массовках. Или мое лицо не фотогенично?

— Ну что вы! — оживился администратор. — Я бы мог порекомендовать вас даже на небольшую роль ночного сторожа. В фильме есть такой эпизод…

Журавлев снова прервал Полосатика:

— Точка! Договорились. Поезжайте по полям, познакомьтесь с пейзажем, людьми…

— Но как же без сопровождающих? — видя уступчивость Дмитрия Петровича, ласково спросил приезжий.

Журавлев почесал толстым пальцем за ухом, тяжело повернул голову вправо, влево, словно ища кого-то в своем кабинете. Но там никого не оказалось. Каким-то невидящим взором он посмотрел на нас с Генкой. И вдруг лицо его, круглое, загорелое до медного блеска, словно бабушкин таз, в котором она варит варенье, засияло.

— А ну давайте сюда, авроровцы! — приказал нам директор. Мы только этого и ждали. Не успел Хомяков удивиться, как Генка ловко перебросил ноги через подоконник и очутился возле стола. Я не отстал от друга.

— Чем не гиды?! — бодро говорил Дмитрий Петрович, добродушно раскидывая руки.

Не ожидая, что ответит гость, Генка в тон директору вторил:

— Да мы тут все знаем, как свои пять пальцев.

— Мы вам все покажем и расскажем, — не Отставал и я.

— Смеетесь, да? — сделал кислую мину администратор, повернув красное лицо к Журавлеву.

Но Журавлев не смеялся. Он был очень серьезен, больше того, мне показалось, что он был обижен тоном и поведением гостя. Ведь Дмитрий Петрович хорошо знал нас, и уж если он рекомендовал Хомякову именно нас, то не потому, что хотел отделаться от назойливого толстяка, а потому, что верил: мы не подведем.

— Жить будете в клубе. Боцман, скажи Марфе, чтоб открыла все комнаты. А меня извините, тороплюсь в поле.

Дмитрий Петрович снял с вешалки соломенную шляпу и, словно боясь, что Хомяков остановит его, торопливо вышел из кабинета. Как только хлопнула дверь, Полосатик посмотрел на нас и скучно спросил:

— Ну, старики, что будем делать?

— Отчаливать, — сказал Генка. — А то нам еще завтракать надо да готовиться к сочинению.

Хомяков медленно повернулся на стуле — на его овальном лице засветилась улыбка:

— Вижу, старики, что вы деловой народ.

Несмотря на свою солидность, он быстро поднялся и по-военному скомандовал:

— Марш за мной! На завтрак угощаю вас пирожным.

Следуя за Хомяковым, мы вертели головами, точно флюгеры. Нам хотелось встретить друзей, знакомых, рассказать о киногруппе и о том, что Журавлев поручил мне и Синицыну сопровождать гостей по всему совхозу. Но, как назло, до самой столовой нам никто не встретился. Первая смена уже сидела за партами, а вторая, наверно, готовилась к урокам. Нам, конечно, тоже не мешало бы готовиться, ведь через три недели заканчивался учебный год. И хотя с начала похода успеваемость в нашем классе повысилась на 30–40 процентов, как сказал на последнем родительском собрании Николай Андреевич, все-таки от нас требовали лучше знать материал. Хотя бы потому, что в основном он состоял из повторяемого. И еще потому, что нет-нет да омрачали наши дневники тройки, а мой корабельный журнал короткие рапорты: «Трехчасовая стоянка по вине механика Саблина» или «Боцман Синицын остановил «Аврору» на час». Правда, списывания на берег у нас давно не было, но непредвиденные остановки отнимали драгоценные мили.

Проглотив бисквитные пирожные, обильно политые приторным кремом ядовито-зеленого и красного цвета, и выпив по стакану компота, мы решили подождать Полосатика на крыльце. Не будем же мы париться в столовой, пока наш новый знакомый съест два гуляша, натуральную глазунью и порцию блинчиков с повидлом!

— Печет, как на экваторе, — кивнул Генка на солнце, — поплавать бы.

— Поплаваем еще на сочинении, — вспомнил я задание по литературе. В голове у меня что-то раздвоилось. Было заманчиво помогать киногруппе — это с одной стороны, а с другой — перед отъездом мамы на ВДНХ я обещал учиться еще лучше. И вот эта-то — другая сторона сейчас начала зудить, как больной зуб. Тем более, артистов пока нет, а приехал какой-то администратор, про которого даже не пишут перед началом кино. Но ведь нас попросил директор совхоза — неудобно его подводить. Хотя ему-то что, он сказал и уехал на сев. Значит, сев для него важнее, чем кино. А у нас выходит наоборот — кино важнее сочинения. Правда, Фаина Ильинична предупредила, что писать мы можем на любую тему, но надо же иметь эту тему, чтобы на нее писать.

Я посмотрел на Синицына — его как будто не волновал предстоящий урок. Он даже мою ехидную реплику о плавании пропустил мимо ушей. Может, он подготовился, выбрал для себя тему, почитал правила?

— Ты о чем будешь писать? — поинтересовался я.

— А ты?

— Не знаю еще, — признался я.

— А я про кино.

— Про какое?

— Про любое. Например, «Баллада о солдате». Я его пять раз смотрел и помню наизусть. Или «Мичман Панин».

— А что про них можно написать? — не понял я.

Генка, как всегда в таких случаях, улыбнулся и разъяснил:

— Напишу, какие фильмы я люблю и почему люблю и почему они помогают мне в учебе.

— Почему же?

— Ну, надо подумать, — неопределенно ответил Синицын. — Должно быть потому, что мне нравится Алеша Скворцов и мичман Панин. Помнишь, как они всем помогали? Алеша — инвалиду и той девчонке, а Панин — революционерам. Я тоже хочу делать что-нибудь полезное. Вот сейчас мы поможем Полосатику.

— Уже помогли: съели его пирожные.

— Ну тебя, я серьезно, — нахмурился боцман.

Молодец Генка, хорошую тему нашел. Может быть, и мне написать про кино. Нет, Фаина Ильинична сразу решит, что боцман списал у меня и снизит ему оценку. Лучше я напишу про наш поход. Генка даже удивился, когда я сказал ему об этом.

— Почему я раньше не придумал?

— Может, поменяемся? — предложил я.

— Нет, — отверг мое предложение Синицын. — Давай писать, как решили. Только ты, если успеешь, проверь мою работу, вдруг там запятых не хватит или, наоборот, лишние будут.

Мы начали подсчитывать с Генкой, сколько баллов сегодня может получить «Аврора». За наше сообщение наверняка два десятка да за три пятерки, которые мы, самое малое, получим у Фаины Ильиничны, — пятнадцать, ну еще можно отличиться по истории. Мы проходим восстание Спартака. Вот это был человек! О нем так интересно написано, что плохо рассказывать просто стыдно…