Владимир Богомолов - Застава в степи

— Завтра будем в Братске?

— Что за вопрос, — ответил Синицын.

— В какое время дня?

— Утром.

— На рассвете, — закричали рулевые.

— А раз так, должны мы дать в порт назначения радиограмму?

— Само собой.

— Как говорил великий дипломат Питт Младший…

— В стихах. Я уже придумал…

Снова раздался нестройный хор.

Тут уж я почувствовал себя на гребне девятого вала и решил командовать всей флотилией.

— Садись, Генка, пиши телеграмму.

Это не очень понравилось остальным.

— Почему Синицын?

— Он пишет хуже, чем курица лапой.

— И ошибки делает.

— Подумаешь, флагман.

Оскорбленный таким непочтением, Синицын вскочил на парту и, как артист из трагедии, выбросил руку вперед.

— Прошу без оскорблений, — перекричал всех Генка. — Про почерк замечание верное, а насчет ошибок — я прошу. У меня за последний диктант пятерка. И, между прочим, трудовая — ни одного слова не списал.

Все немножко посмеялись над откровением Синицына и признали, что лучше, чем у Тарелкиной, ни у кого почерка нет.

Лена растерянно поглядела на ребят, но все были серьезными, и она, перекинув косу за плечо, опустилась на стул.

— Диктуйте.

Вовка Грачев поправил галстук и торжественно, как на линейке, начал:

— Мы, пионеры восьмилетней школы, включаясь…

— У-у-у, — взвыл Синицын, хватаясь за щеку.

Все недоуменно посмотрели на него.

— Зуб? — участливо спросила Лена.

— Нет, дуб, — сказал Генка и отодвинул от стола Грачева. — Это ж телеграмма. У тебя папиной зарплаты не хватит на нее.

— Мог бы и без этих цирковых номеров, — обиделся Вовка, — тоже мне, Насреддин из совхоза.

— Вот именно, — согласились с ним рулевые.

— Ладно. Критику принимаю, — добродушно сказал Синицын. — Есть деловое предложение: прошу высыпать все ресурсы, — и он бросил на стол три копейки.

Мы начали шарить по своим карманам, тряся учебники, дневники, портфели и папки.

— Снегопада не получилось, — подтрунивал Генка, собирая медяки. Подсчитали — сорок семь копеек. Да, на такую сумму здорово не разбежишься.

Нет, что ни говори, а у нашего боцмана извилины работают. Но как же сообщить строителям о нашем приезде? Был бы Коля дома, у нас и голова не болела б. Но он уехал в город за аппаратурой, и нам приходится сидеть и думать: сколько слов мы можем написать?

Когда я понял, что если мы просидим еще целый час, все равно никакой телеграммы не сочиним, меня осенила мысль: надо пойти на почту, спросить, сколько стоит одно слово или одна буква, и тогда писать.

Раскрасневшиеся и запыхавшиеся прибежали мы на почту.

— Тетя Рая, — наперебой спрашивали мы, протискиваясь к стеклянному окошечку, — сколько стоит слово? Нам бы молнию… А срочную? А простую?

Наконец, выяснилось, что наших денег хватит на пятнадцать слов самой простой телеграммы. Но тетя Рая, увидев расстроенные физиономии, поспешила нас утешить. Она разъяснила, что любая телеграмма не позже завтрашнего утра будет вручена адресату.

Текст составляли и писали долго. Каждому хотелось вставить свое слово. Из-за этого, наверное, приходилось сто раз брать новый бланк. И когда он, порванный или помятый, летел в корзину, мне казалось, что этому сочинению не будет конца. Еще вчера я думал, что самое трудное — перетаскать ржавые железяки в кузов грузовика и перевезти на станцию, но сегодня, когда наша металлическая гора была уложена на железнодорожную платформу и мы получили квитанцию ровно на пятнадцать тонн, я понял, что дело это в общем-то не очень трудное, если за него берутся все дружно. Во всяком случае, оказалось, не тяжелее, чем составить телеграмму. И когда наконец бланк был заполнен без изменений и перечеркиваний, я спросил:

— Как подпишем?

— Пусть подпишет Генка, — совсем не дипломатично сказал Дипломат.

— Почему? — загудели ребята. И Вовка объяснил, что Синицын, по его глубокому убеждению, является самым лучшим боцманом, и он проявил больше всех находчивости в поисках железного клада. Все согласились с Грачевым, а Генка, растерянный и взъерошенный, приложил руку к сердцу и на полном серьезе сказал:

— Спасибо, ребята.

Затем он обмакнул перо, провел им сначала по разостланной газете и только после этого поставил свою подпись внизу.

Когда я протянул тете Рае нашу телеграмму, в зале наступила тишина. Телеграфистка бойко пробежала строчки, потом взяла в руку карандаш и начала водить им по буквам, шепча:

— Раз, два, три… восемь, девять…

— Сорок восемь копеек, — объявила она и начала выписывать квитанцию, а мы, переглядываясь, невольно начали снова обшаривать свои карманы. Но копейки, несчастной копейки ни у кого так и не нашлось.

Кто-то подтолкнул меня сзади, и я просунул голову в окошечко.

— Тетя Рая, — стараясь не отвлекать телеграфистку, шепотом произнес я. — Мы только хотим вам сказать…

— Громче, — потребовали за спиной.

— Тетя Рая, — уже громче заговорил я. И когда она подняла голову, добавил: — Мы хотели сказать…

— Что-нибудь еще забыли?

— Понимаете, — оттеснил меня от окошечка Генка, — копейку… потеряли.

— Точнее — не нашли, — поправил его Грачев. — Но завтра…

И тут мы все хором продолжили:

— Принесем! Честное пионерское.

Тетя Рая улыбнулась, поставила штемпель на квитанции и протянула ее нам.

Теперь нас волновало, когда телеграмма уйдет из совхоза. Дежурная улыбнулась и сняла трубку.

— Алло, седьмая… седьмая… Валя? Валюша, прими срочно одну телеграмму… Да не срочную, а срочно… На срочную у них денег не хватает, но телеграмма очень срочная… Ну, какие шутки. Послушай сама.

И тетя Рая начала читать по слогам:

— «Братск Гидрострой товарищу Наймушину Завтра прибываем Доставляем первую пионерскую опору Поручению флотилии боцман «Авроры» Синицын»… Да он не один. Тут у меня вся флотилия стоит… Хорошо, передам, — она ободряюще подмигнула нам:

— Слышите, Валя просит сказать вам, что телеграмма пойдет немедленно.

— Спасибо!

— Благодарят тебя, — сообщила она далекой седьмой. — Ну, будь здорова.

Вечером мы сидим с боцманом на лавке у нашего дома и глядим на небо. Оно уже темное. Медными начищенными копейками блестят на нем мигающие звезды. А ведь они светят сейчас не только над нами, но и над Братском. Там еще ярче, потому что над тайгой глубокая ночь и небо темнее. Мне кажется, что звезды сегодня не просто так перемигиваются, а как телеграфисты или сигнальщики, передают друг другу слова нашей телеграммы.

— А здорово, Генка, — говорю я, обнимая худые плечи друга. — Завтра мы последний день в школе.

— И начинаются долгожданные каникулы, — переплетается его рука с моей.