Владимир Богомолов - Застава в степи

Когда экипажи кораблей были укомплектованы, Коля сказал, чтобы боцманы свистали всех на верхнюю палубу. И тут мы все были удивлены и восхищены дальнозоркостью Синицына. Он снял свой галстук, расстегнул ворот рубашки, и все увидели под ней полосатый треугольник тельняшки. Мы чуть не лопнули от зависти. А Генка, бесконечно гордый и довольный, вышел к первой парте, опустил руку в карман черных расклешенных штанов, и вдруг лицо его вытянулось. Вместе со свистком он достал пачку «Беломора». Синицын совсем забыл, что ему надо было идти в больницу, отнести отцу папиросы. Но все-таки он дал сигнал, а потом обратился к Попову:

— Товарищ адмирал флота, — на полном серьезе произнес новоиспеченный боцман, — разрешите доложить: экипаж крейсера «Аврора» выстроен для большого сбора. А теперь разрешите мне сбегать в больницу.

— Разрешаю.

Уже у двери Генка предупредил меня:

— Я забегу к тебе, кое-что принесу.

Коля сказал, что завтра на мачтах наших кораблей взовьются флаги, и эскадра двинется в поход.

Оставив меня после уроков, Коля Попов сказал, что в уставе надо отразить цель похода — не только знакомство со стройкой коммунизма, но и борьбу за первое место во Всесоюзной пионерской двухлетке. А сюда, по мнению Коли, входили: учеба — раз, полезные дела — два, интересные находки — три.

— Представляешь, Сеня, как это будет здорово! — взъерошил канадку Попов. — Команда, которой больше выведут хороших отметок, которая больше других сделает находок и полезных дел, — первой войдет в Братск. Корабль разнаряжен всеми флагами расцвечивания, экипаж одет в парадную форму, в порту гремит салют, играет духовой оркестр! Улыбаешься — не веришь, — засмеялся Коля. — Думаешь, я фантазирую. Вот увидишь, будет так. Еще лучше будет. Интереснее!

Потом Коля приказал разработать маршрут эскадры, выдумать награды и наказания.

— Задача ясна? — спросил он, когда я записал его указания в тетрадь. — Вот и давайте с боцманом садитесь и пишите, а я сегодня попробую связаться с кем-нибудь из коротковолновиков Братска и сообщу о вашем решении. Договорились? Действуй!

— Есть, адмирал! — взял я под козырек форменной школьной фуражки и, чеканя шаг, отправился домой.

Не успел я допить компот, как в дверях появилась долговязая фигура. Увидев меня за кухонным, а не за письменным столом, Генка от удовольствия даже заулыбался.

— Сегодня мировой день, — выпалил он. — Во-первых, чудесная погода, во-вторых, у отца не перелом, а только трещина, в-третьих, мама сама сварила обед, и, в-четвертых, я выпросил у дяди Кости, ну знаешь, шофер директорской машины, мичманку.

Генка распахнул пальто и, как факир, таинственно и небрежно извлек повидавшую многое в жизни, просоленную морскими ветрами и волнами черную фуражку с лакированным козырьком, по краям которого уютно расположилась золотистая лавровая гирлянда.

Я тут же примерил фуражку и, поглядев в зеркало, сказал Синицыну, что она больше к лицу командиру корабля, чем боцману.

— Темнота, — усмехнулся мой друг. — Шахматы, конечно, древняя игра, но флот древнее, и пора бы тебе знать, что как конь ходит не по прямой, так и мичманку носит только низший офицерский чин. Над тобой даже утки будут смеяться.

— Ты, как всегда, прав, — сокрушенно вздохнул я. Но тут на помощь мне пришла история. И я сказал: — Наполеон был императором и маршалом, но ходил в солдатской шинели.

— За что и был разбит Кутузовым, — опроверг мои доводы Генка и горделиво водрузил на свою продолговатую голову мичманку.

Дальше спорить было бесполезно, и я только заметил, что получается не очень складно: боцман будет ходить при полной форме — в мичманке и тельняшке, а командир корабля — в гимнастерке мышиного цвета и в таких же штанах.

— Насчет тельняшки будь спокоен, — подмигнул Генка. — Будешь и ты настоящим морским волком.

Он разделся, снял рубашку, и я увидел, что на Генке нет тельняшки, а есть только ее кусочек, вырезанный треугольником. Из кармана он достал второй такой же треугольник и протянул мне.

Я в два счета подшил его к своей рубашке и, немного удовлетворенный, сел за стол, раскрыл тетрадь и сказал:

— Теперь будем сочинять закон моря — Устав.

На обложке тетради печатными буквами было выведено заветное слово, которое, как нам казалось, перенесет нас, словно знаменитый старик Хоттабыч, в другой мир, полный романтики и опасностей, сделает из нас настоящих героев. Устав — это ведь вам не правила внутреннего распорядка и даже не личная книжка пионера, где все пункты написаны взрослыми. Здесь мы сами сочиним свои правила. Уж мы дадим волю фантазии!

Но как выяснилось, и очень скоро, сразу же после заголовка, вся наша фантазия провалилась в морскую пучину. И Устав получался такой же скучный, как памятка школьника.

Мы написали, что участником пионерской эскадры может быть любой ученик, успевающий по всем предметам и примерно ведущий себя в классе, на перемене, дома и принимающий активное участие в общественной жизни школы.

По нашему правилу каждый, получивший двойку или замечание в дневнике, высаживался на берег, где находился до исправления плохой оценки или поведения. Для следующего пункта я по совету Генки вырвал из собственного атласа карту Советского Союза, и на ней мы провели толстую синюю черту маршрута эскадры. Нас не смущало, что «Аврора» и другие корабли пойдут по маленьким озерам, горным речкам, через вечные льды Северного океана. По нашим подсчетам, от совхоза до Братска получилось расстояние в четыре с лишним тысячи километров, или, как говорят моряки, около 2300 миль.

— Сколько же мы будем шлепать? — озадаченно спросил Синицын. — До конца года не доберемся.

— Почему?

— Простая арифметика. Больше двадцати миль в час наши крейсеры и линкоры давать не будут.

— Но у нас эскадра необыкновенная, — напомнил я другу. — Она может идти с любой скоростью. Все будет зависеть от того, сколько хороших отметок мы получим и сколько баллов нам дадут за какое-нибудь полезное дело. Давай запишем так: каждый балл равен десяти узлам, пятерка — пятьдесят узлов вперед, двойка — двадцать узлов назад, кол — пятьдесят, каждое замечание учителя — остановка.

— Ну, тогда мы далеко не уедем, — снова вздохнул Синицын.

Я начал убеждать Генку, что все пойдет по-другому, каждый будет болеть за нашу «Аврору», не захочет ее подводить.

— Верно, — согласился Генка. — Я завтра исправлю двойку по арифметике. Давай дальше писать. Наказание мы придумали — списывать на берег, а награды или поощрения какие будут?

Сочиняя Устав, мы забыли, что завтра в школе будет обычный день и нас могут спросить, вызвать к доске. Мы не заметили, как в комнате раздались позывные спутника и Москва начала передачу последних известий.