Григорий Канович - Киносценарии, 1982. Второй выпуск [альманах]

Угадав и печаль и радость Довлетова, Никитин отвел в сторону протянутую руку Нуры и крепко обнял его.

ХОДЖАКУЛИ НАРЛИЕВ (родился в 1937 году) окончил операторский факультет ВГИКа. Как оператор-постановщик принимал участие в создании кинокартин «Состязание», «Утоление жажды», «Рабыня». В 1969 году дебютировал как режиссер-постановщик фильма «Человек за бортом». Затем по собственному литературному сценарию поставил художественный фильм «Невестка», удостоенный Государственной премии СССР. Фильмы X. Нарлиева «Когда женщина оседлает коня», «Умей сказать нет», «Дерево Джамал» поставлены также по его сценариям, написанным в соавторстве с Ходжадурды Нарлиевым и Маей Аймедовой.

ВЛАДИМИР ГАВРИЛОВИЧ СУХОРЕБРЫЙ (родился в 1946 году) окончил сценарный факультет ВГИКа, работал на Центральной киностудии детских и юношеских фильмов им. М. Горького. Автор ряда сценариев документальных фильмов и критических статей о театре и кино. В художественном кино дебютировал в 1978 году сценарием фильма «Безбилетная пассажирка».

Фильм по литературному сценарию X. Нарлиева и В. Сухореброго «Каракумы. 45° в тени» ставит режиссер Ходжакули Нарлиев.

В кадре — застекленная дверь внутри квартиры.

За кадром слышится песня. Женский голос, хотя и профессионально поставленный, звучит неуверенно. Сбиваясь и замолкая время от времени, он тянет все один и тот же куплет, и говорится в нем примерно следующее: «Когда тебе уже не семнадцать, а гораздо больше, и это заметно по лицу и талии, не слишком ли это нескромное желание — очаровать публику со сцены?..»

За дверью появляется чья-то тень, щелкает ключ в замке, и женский голос смолкает.

В просторную комнату входит Велло Пруун. Ему лет 35–40, он среднего роста, в очках, с пробивающейся лысиной и лицом утомленным и недовольным. В углу комнаты перед включенным магнитофоном сидит Катрин Пруун с микрофоном в руке. Ей лет 35, внешность ничем особо не примечательная.

— Я ночую сегодня дома, — объявил Велло, усаживаясь рядом и сбрасывая с ноги ботинок. — Я вообще теперь буду жить дома, — второй ботинок полетел вслед за первым в сторону.

Катрин медленно, заторможенно выключила магнитофон, поднялась и достала из шкафа чистое постельное белье.

— Куда это ты торопишься? — настороженно поднял голову Велло.

— В твой кабинет, на диван, куда ж еще! Как я понимаю, ты выбрал себе эту комнату.

— Туда пойду, разумеется, я… — На лице Велло яростно заходили желваки. — Имею я право в своем доме делать что угодно, спать где угодно?

— Конечно, квартира ведь твоя… — В голосе Катрин прозвучала язвительность, но ей удалось взять себя в руки, не хотелось еще одного пошлого скандала. — Послушай, Велло, не надо. Больше нет смысла цапаться, со вчерашнего дня мы с тобой чужие люди… Просто знакомые. Или соседи по квартире. Не бойся, я скоро переберусь отсюда и размена квартиры требовать не стану.

— Твое благородство ни черта не стоит. Ты отлично знаешь, что я сам отсюда уйду: растворюсь! Исчезну! Как воздух, газ, как стихотворение… Ох, черт! Катт, Катт, дорогая моя, ведь это все сплошной театр абсурда. Он мне уже во как надоел!

— Что именно?

— Все это… Все!

Катрин застыла, прижимая к себе подушку. Велло подошел к окну, потом стал нервно, расхаживать взад-вперед, то и дело искоса поглядывая на жену. Катрин, по-прежнему крепко прижимая к себе подушку, настороженно и с опаской следила за ним.

— Я не понимаю, — снова начал Велло. — Не понимаю! Не можем же мы так сразу сделать вид, будто ничего не было… Ха-ха, это было бы уже слишком! Поэтому я просто останусь дома, просто поживу в своей комнате, пока все утрясется. Время расставит все по своим местам, Катт…

— Ты, может быть, и готов забыть обо всем, что случилось, а я не могу. Я женщина.

— Ох, Катт, какая же ты дура! Катт, Катт, ты погубишь хорошего человека… — Велло попытался сказать это шутливо, но улыбка вышла какой-то кривой. — Я люблю только тебя.

— Ничего себе любовь!

— Не комментируй! Хоть раз в жизни помолчи и выслушай меня до конца.

— Ладно, ладно, — устало вздохнула Катрин. — Ничего нового ты все равно не скажешь. Валяй, я слушаю.

— Сядь. Я не могу говорить, когда ты вот так стоишь с подушкой. Сядь, не бойся! Не буду же я хватать тебя насильно!

— Верю, для этого все-таки сила нужна… Ладно, считай, я ничего этого не говорила. Ну, я сижу, слушаю.

Велло некоторое время постоял, собираясь с духом и мыслями, словно актер, который готовится к ответственному выступлению.

— Катрин. Катт! — торжественно произнес он. — Это, может быть, звучит выспренно, но мы созданы друг для друга. Я не верю в бога и все-таки скажу: богу не угодно, чтобы мы расстались, он покарает нас за это… Не будем испытывать судьбу. Пусть хоть один из нас будет умнее, хоть ты. Прошу тебя, будь умнее! Я ничего не имею против… Катрин, Катт, дорогая!.. Пойдем утром и заберем свое заявление назад, а, Катрин? Сделай это хоть ради меня, я без тебя погибну.

— Ничего, с Ирис не погибнешь.

— Ты сама… сама толкнула меня к ней! Если б ты в тот раз не начала скандалить, разве я… У меня и мысли такой не было! Не было до того момента, когда ты ушла, хлопнув дверью. Ни одна жена не сделает такой глупости. Это подумать только — посадить под замок своего мужа вместе с чужой женщиной!

— Ты и не сидел под замком.

— А если б у меня не было своего ключа?

— Ах, как ты остроумен! Теперь я во всем виновата! Давай, вали с больной головы на здоровую! Откуда я могла знать, было между вами что-то или не было!

— Катрин! — страдальчески воскликнул Велло, оскорбленный в лучших своих чувствах, но тут же утихомирился, сбавил тон: — Тогда абсолютно ничего не было. Мы работали, хоть ты и не веришь в это.

— И разумеется, за работой надо было обязательно пить коньяк.

— Да, потому что это была очень нудная работа!.. Нет, тут ты, конечно, права, коньяк был ни к чему. Но дело не в этом! Не в этом дело… Катт, дело не в этом, я не люблю Ирис. Понимаешь, даже если б я хотел ее любить, я не могу, потому что люблю тебя. Черт, понимаешь ты или нет? Тут все так ясно, что остается только удивляться, как ты не понимаешь. Да-да, весь абсурд в том и заключается, что я живу сейчас будто бы у нее. А что мне оставалось, если ты кричала, чтобы я убирался вон? Куда-то я должен был идти…