Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

Не обижайся… Ох, как тогда не понравился ей холодок этих слов: Юра произнес это так, словно решать их судьбу предстояло прежде всего ей. И только позже, много позже дошел до нее благородный и беспощадный своей правдивостью смысл старинной поговорки, прозвучавшей из уст выпускника летного училища. Юра думал о Вале, прежде всего о ней. «Тебе ведь тоже службу нашу служить», — сказал он, как бы извиняясь за неоправданную резкость. Службу? Она никогда не думала, не задумывалась над тем, что вольно или невольно помогла Юрию стать летчиком.

А ведь было, честное слово, было… Было то, во что трудно теперь верилось. Впрочем, ей и самой теперь казалось почти неправдоподобным, что однажды Юрий пожалел, что поступил в училище. Разве понять это кому-нибудь сейчас, разве услышать за гордыми раскатами байконурского грома смущенные слова молоденького курсанта: «Слушай, Валя, а может, махнуть на все, может, вернуться к родителям? Они концы с концами едва-едва сводят, а я… У меня же после техникума специальность… Как ты думаешь, а? Буду зарабатывать, помогать…» Ради других он готов был расстаться с мечтой. Как трудно было его убедить! Да, это позже, значительно позже, не позволяя кружиться над головой нимбу славы, он частенько станет повторять с притворным укором: «А кто виноват во всем? Ты!» И доставал фотографию, которую Валя подарила ему в день его рождения. Откуда тогда взялись у нее такие слова? «Юра, помни, что кузнецы нашего счастья — это мы сами. Перед судьбой не склоняй головы. Помни, что ожидание — это большое искусство. Храни это чувство до самой счастливой минуты. 9 марта 1957 года. Валя», — написала она на обороте фотокарточки.

Теперь он тоже стал небом. И теперь уже к ней самой обращено ее же когда-то ему адресованное пожелание: «Перед судьбой не склоняй головы». Ну а чего теперь ждать? И она снова раздвигала шторы, распахивала окно, вглядываясь туда, где терялась в деревьях тропинка. Справа стояли е г о сосны, слева е г о березы. «Неужели нужно покинуть Звездный? Это трудно, это почти невозможно, — думала она, — но я сделаю это, чтобы сохранить остаток сил ради девочек, дочерей, которых он очень любил».

К этому решению она уже давно шла окольными путями. Было невыносимо выдерживать сочувственные взгляды Юриных друзей. При встречах в разговорах они старались не упоминать его имени, как будто уже это одно должно было облегчить ее страдания. А может, былому откровенно мешала генеральская форма, так не идущая иным еще крепким, по-юношески подтянутым космонавтам? Нет, они конечно же оставались друзьями и готовы были сделать для нее все что угодно. Но ведь у нее впереди еще целая жизнь… И надо только выбрать куда — в Москву или к родителям в Оренбург… Ехать в Гжатск было бы тоже пыткой.

Однажды она проснулась с непривычно твердым желанием действовать, сегодня же немедленно оформить документы и собрать чемоданы.

Знакомый генерал-космонавт, Юрин космический собрат, чей автограф красовался теперь на каждой деловой бумаге со штампом, заметно растерялся после первых же ее слов и с недоумением посмотрел на нее, словно не верил острым, тренированным глазам своим. Он все же постарел, этот любимец космонавтской семьи, остряк и балагур, и, с горечью разглядывая его седые виски, морщины, перерезавшие лоб, и начинавший дрябнуть подбородок, Валя подумала о том, что все пережитые страхи даже у очень смелых людей, как и болезни у внешне здоровых, проявляются к старости.

— Не могу, Валя, не имею права, — словно бы винясь перед ней, проговорил наконец генерал и поднял от бумаги сразу словно бы пригасшие, когда-то озорные свои глаза. — Это ж вычеркнуть тебя из семьи… Да ты понимаешь, что ты делаешь?.. Нет, не могу, не могу, не могу… — повторял он уже строже, поглядывая на Валю.

Что-то, наверное, очень резко переменилось в ее лице, и эта перемена сразу отразилась в глазах генерала. Он вышел из-за стола, прошелся от окна к двери и обратно и остановился возле массивного железного шкафа.

— Не хотел говорить раньше времени, ну да теперь, может, хоть это… — Генерал достал из шкафа рулон ватмана, развязал его и, придерживая, развернул. — Вот…

Сначала она не поняла, что это и к чему. На ватмане размашисто и небрежно были сделаны карандашом наброски какого-то памятника. На высоком постаменте стояла фигура в доспехах, очень напоминавшая водолаза.

— Это первая прикидка, — пряча смущение, пояснил генерал. — Памятник Юрию в Звездном…

— А при чем тут я? — не поняла Валя, все более проникаясь неприязнью к водолазу, надменно стоявшему на граните. — Да и Юрий тут при чем?

— Вот-вот, — закивал генерал, грустно усмехнувшись, — и я так думаю. Да и не только я… Помоги нам, Валюта. Помоги, а потом уедешь. Честное космонавтское даю, сам помогу все оформить. — И генерал протянул ей обе руки, как бы прося поддержки.

«Чем я им помогу? — с горечью думала Валентина, возвращаясь домой. — Чем? Разве может быть памятник такому живому, как он? Ни одна фотография, даже самая лучшая, распечатанная по всему миру во всех газетах и журналах, не передала и доли, краткого мига движения его лица, его глаз, его губ… Все улыбки, улыбки, улыбки, словно он в сплошной радости шел от победы к победе в самом малом и в самом большом… Но разве дано посторонним, чужим подсмотреть иное выражение не только лица, но и души?.. А этот памятник лишь слиток бронзы, упавший на траву и цветы…»

Она и сама не заметила, как с широкого, устланного тяжелыми, словно на космодроме, плитами проспекта свернула на тропинку, окольно ведущую к дому. Сосны пахли прогретой хвоей и смолой, они давно уже были в два человеческих роста и выше. Позавчера Лена нашла здесь пару маслят, где когда-то приметили место с отцом… А вот и березы. Неужели они не посажены, просто выросли сами? «Я подожду, неделю-две подожду и уеду», — сама себя уговаривала Валентина, заходя в родной и уже чем-то чужой подъезд…

А через два дня к ней заявились гости. Собственно, гостей Валя, конечно, не принимала. В дверь позвонили, она вышла открыть и увидела знакомого генерала-космонавта, из-за широкой спины которого выглядывали двое, по всему видно нездешних, мужчин.

— Ты извини, Валюша, — учтиво, откашлявшись, сказал генерал. — Но мы всего на минуту. Это скульптор, а вот он архитектор…

Оказывается, им нужен был семейный альбом всего на минутку. Они понимали, как это некстати, как это неделикатно, но… Проект памятника все еще не могли утвердить.

Фотографий было много, и к гостям подсела Лена, которая знала буквально все. Но что же так искали скульптор и архитектор?

— Это мы с папой в саду в Оренбурге, — поясняла Лена, подстрекаемая любопытством взрослых. — А это, знаете, конечно, он на Байконуре с Королевым.