Владимир Кочетов - Провинциал

— Вот, я же говорил, ловкость рук — и никакого мошеннства!

Ваня заметил возвращавшихся по коридору Генку Шебутыкина с дружками, Генка издали ухмылялся недоброй улыбкой, и Ваня вдруг почувствовал всю свою беспомощность, отчаянная злость перехватила дыханье, он толкнул Сашку в плечо и хрипло сказал:

— Верни авторучку!

— Конечно, верну. Я же пошутил! — Сашка улыбнулся. — Скажем ему, что он потерял, а мы нашли.

Генка подходил, и надо было что-то делать. Ваня выхватил левой рукой авторучку, правой ударил Сашку в подбородок. Сашка отлетел к стене, закрыл лицо руками, замычал от боли, должно быть, прикусил язык. Ваня повернулся и пошел к мальчику в очках. Ваня убегал от Генки и его дружков, хотя вокруг никто не догадывался об этом, убегал не позорно, с достоинством, и все-таки убегал.

Очкарик видел, как отлетел к стене Сашка, и когда Ваня протянул ему авторучку, понял все без слов. Он захлопал своими круглыми, увеличенными стеклами очков глазами, сказал:

— Вот гад! Так ему и надо!

«Теперь начнется», — подумал Ваня, с растерянностью глядя вслед бросившему его очкарику. Он спиной чувствовал, как надвигаются на него Генка, Вовка и Женька. Бежать было некуда.

Он резко повернулся, совсем близко увидел Генкины глаза, холодные, бутылочного цвета. Генка хлопнул его по плечу и сказал неожиданно добродушно:

— Хороший ударчик! Боксом занимаешься?

Генка сам подбросив спасательный круг, и Ваня торопливо соврал:

— Занимаюсь. Ну и что?

— Да не, ничего. Хорошо, говорю, отделал! Вообще, ты кореш во! — Он показал большой палец. — Главное что? Честный! За дело! Дай пять! — Он протянул руку. Женька Кость и Вовка Вайс тоже пожали Ване руку.

Вчетвером они возвратились к двери своего класса. Сашка сидел у стены на корточках и пальцами ощупывал язык. В глазах его все еще стояли слезы. Он взглянул на Ваню, отвернулся, и Ваня поежился: столько в глазах было обиды, боли, недоумения и тоски.

Новость о Ванином поступке за одну перемену облетела не только седьмой «б», но и соседние классы. Сашку уличили в воровстве, решили устроить ему коллективную взбучку, но Ваня сказал, что Сашка свое уже получил, вот если за ним заметят еще что-либо подобное, тогда… о, тогда он первый ему покажет такое, что и словами сказать невозможно.

Так он снискал себе в классе уважение. Никто из ребят больше не задирался, а девочки за глаза стали называть «лапушкой» и «красатулей».

Вскоре произошло еще одно событие, которое сделало Ваню школьной знаменитостью.

На уроке математики, вместо того чтобы решать уравнение, Ваня нарисовал в тетради Анну Львовну. Рисунок помучился удачный и смешной, сходство было полное: на лице Анны Львовны удивление, она как бы говорила: «Что-о?! Вы не знаете, как извлекать корень?!» Рисунок пошел по рукам, раздались смешки. Анна Львовна потребовала Ванину тетрадь, полистала ее, увидела свой портрет:

— Что-о?! — Повертела тетрадь в руках. — Не вижу уравнения. Не ви-ижу! Двойка, Темин! После уроков зайдешь ко мне в учительскую. А это я забираю себе на память. Спасибо.

— Не унывай, кореш! Пожужжит и перестанет, — сказал после уроков Генка, провожая Ваню в учительскую. — Здорово ты ее списал, так похоже, ей-бо! Кто знал, что в тебе такие таланты дремлют!

Ваня сам не ожидал, что у него получится так здорово, но лучше бы не получилось, потому что теперь неизвестно, чем все кончится. Может, еще к директору потащат. Тот начнет: «Только из милости к твоей матери я взял тебя в переполненную школу, а ты позволяешь так вести себя!»

Но ничего страшного не произошло. Увидев Ваню, Анна Львовна сказала:

— Вот что, Темин. Я не против того, чтобы ты рисовал, но рисуй в свободное время, а на уроках математики занимайся, пожалуйста, математикой. Я думаю, твои художественные способности от этого не пострадают. Так? И давай рисовать с пользой. Видел нашу школьную стенгазету? Вот тебе бумага, вот краски, будешь художником. Материал для газеты уже есть. — Она протянула Ване несколько исписанных листков.

— Справишься?

— Конечно! — Ваня был рад, что нее обошлось, сияя, схватил протянутые листки.

Вечером он раскатал на письменном столе рулон белой бумаги, закрепил концы и стал думать, с чего бы начать. Наверное, с названия… Называться газета должна была «Ровесник».

Ваня долго решал, как бы покрасивее написать заголовок, чертил карандашом тонкие линии, но ничего интересного не получалось. Писать печатными буквами в одну краску не хотелось, а прописью не выходило. В конце концов он запутался в линиях, которые начертил, и с досадой отшвырнул карандаш.

— Ты чего буянишь? — весело спросил Егор. Он только что вылез из ванны, вокруг его головы было накручено чалмой мохнатое полотенце, от свежего лица исходил свет довольства и добродушия.

— Да вот, поручили! — Ваня с досадой кивнул на газету. — Ничего не получается!

— А ты постарайся.

— Да что я, не старался, что ли!

— Не нервничай, брате, жизнь дается один раз. Давай свою газету!

Через два часа газета была готова. Ваня, не дыша, глядел через плечо Егора, как быстро и легко бегает по бумаге его рука. «Ровесник» Егор написал в две краски — красную и белую, буквы выгибались тугими, широкими лентами и были похожи на рвущиеся на ветру полотнища — знамена или алые паруса. В два приема набросал Егор макет, удивительным почерком с виньетками переписал тушью заметки. Подмигнул Ване и в нижнем правом углу нарисовал человечка, склонившегося над чистым листом бумаги и вытирающего носовым платком огромные капли пота со лба. Под рисунком поставил подпись: «Художник Ив. Темин. 7 «б» кл.».

— Вместо юмора. Доволен?

— Ну ты даешь! — восхищенно выдохнул Ваня, боясь прикоснуться к газете. — Вот спасибо, Егор! Да я десять раз вне очереди полы подмету!

— Ловлю на слове! — засмеялся брат, он тоже, видно, был доволен своей работой.

Газету повесили на первом этаже в вестибюле, прямо напротив дверей, каждому, кто входил в школу, она сразу бросалась в глаза.

Перед началом уроков около газеты собралась толпа человек в двадцать. Ваня издали наблюдал. Посмотрев, одни школьники уходили, подходили новые, толпа гудела, до Вани долетало:

— Кто такой этот Темин? Ты его знаешь?

— Говорят, новенький.

— Да это из нашего класса! Законный парень!

— Вот это да! Газе-ета!

— Гениальность прет из мужика. Здорово!

Сердце Ванн бешено колотилось у самого горла, ноги не стояли на месте, хотелось подбежать, крикнуть: «Да это же я — Темин! Моя работа! Моя!» Чтобы все увидели, узнали, какой он, чтобы девчонки потом шептались за его спиной и показывали ему вслед: «Вон пошел Темин-художник!» Но не мог же он в самом деле подойти и сказать: «Это нарисовал я!» И Ваня стоял и стороне, всем своим видом показывая: «Да, я это сделал, но что тут особенного? Я скромно стою в стороне, я терпеливо жду, когда же наконец заметят меня и похвалят. Ив. Темин — я». И он хмурил лоб, словно старался вывести на нем морщинами свою фамилию.