Семен Бабаевский - Листочки из тетради

Василий подметал двор и нас не ждал. Он и обрадовался и смутился: не мог понять, что случилось. Бросил метлу, поспешно подбежал к калитке. Пригласил в хату, раскрыл ставни. Постель не убрана, стекла на окнах серы от пыли, на столе засиженная мухами немытая посуда.

— Вот, Анюта, — сказал Василий — сама в наглядности убедилась, какой без тебя тут непорядок.

— Вижу… Грязно живешь, Вася.

— Живу? — болезненно усмехнулся. — Не живу, а мучаюсь.

— Хочешь не мучиться?

— Зачем этот вопрос?

— Я пришла поговорить…

— Опять разговоры? — удивился Василий. — Разговоры не помогут.

— Почему? — спросил я. — Может, и помогут…

— Агитировать меня пришли?

— Не ершись, Вася, — ласково сказала Анюта. — Давай спокойно обсудим, как нам жить бы по-хорошему…

— Вот-вот — по-хорошему! А как по-хорошему? Как? Молчишь? А я знаю… Хочешь, чтобы я лишился всего, что нажил. Это «по-хорошему»? Не-ет, я не дурак! Я не хочу быть посмешищем в станице… Лишиться хозяйства? Это надо сперва потерять голову!

— Вася, ну зачем нам вся эта домашняя обуза?

— Обуза? — Василий зло усмехнулся. — Знать, не одумалась? Не поумнела?

— Да рассуди, Вася, — с любовью глядя на мужа, говорила Анюта. — Зарабатываем мы хорошо, на жизнь хватит с лихвой — И обратилась ко мне: — В прошлом году, дядя, вдвоем у нас было около полутора тысяч трудодней. Одних денег получили почти пятнадцать тысяч. Да еще зерно, овощи. Мы и приоделись, и обулись. Радиолу купили, шифоньер, книги… И еще…

— А молока где брать? — перебил Василий. — У соседа просить?

— Ну сколько его нужно? Кувшин или два? Купим на ферме, оно дешевое. И мяса в колхозе купим. Деньги у нас есть. Вот окончу институт и буду зарабатывать еще больше. Проживем, Вася!

— Василий, а ведь и верно, — сказал я, желая поддержать Анюту, — бюджет-то у вас получается вполне приличный.

— Какой там, дядя, к черту бюджет! — горячась, крикнул Василий. — Никакого бюджета и никакой бухгалтерии не знал и знать не хочу! К черту все! Свой бюджет, тот, что ходит по двору, надо иметь… Так что, дядя, и ты, жена, зря вы взялись морочить мне голову. Я еще из ума не выжил, своего не лишусь и не ждите! И ты, Анюта, не перелицуешь меня — не тужься!

— Эх, Василий, Василий, — сквозь слезы проговорила Анюта. — Знаешь, кто ты после этого?

— Кто? — Василий склонил голову, отвернулся. — Дурак? Болван? Да ты говори, не стесняйся…

— Такими дураки не бывают. — Анюту мучили слезы. — Мелкий собственник и крупный себялюбец — это к тебе подходит. И как я раньше не распознала тебя… Эх ты, а еще клялся, что любишь!

И она, пошатываясь, вышла из хаты.

— Что ж сидишь? — сказал я. — Задержи Анюту… Ну, побеги!

— Бежать? А зачем? — Василий встал, вынул из кармана затертый в руках автомобильный ключик, подбросил на широкой, как ковш, ладони. — Видно, насильно мил не будешь… Ну, мне пора сменять напарника… Вот что напоследок скажу, дядя. Себялюбец я или какой черт-дьявол, а только теперь я окончательно узрел: мы с Анютой разные, а оттого и пути-дорожки наши так сразу разошлись… Горько сознавать, а это так… Ну, пойду!

Он ушел… В Усть-Невинской я пробыл еще два дня. Побывал на электростанции, управился с делами. Анюту так и не повидал: она уехала в район на совещание. Василий же в эти дни дома не ночевал.

В погожий осенний день я и секретарь Рощинского райкома Солодов направлялись в Белую Мечеть. По пути решили заехать в Усть-Невинскую. Лежала отлично укатанная дорога. Солнце светило ярко, а грело слабо. Поля опустели и выжелтели, небо над ними низкое, прозрачное.

— Племянник-то твой улетел, кажется, аж на Алтай, — сказал Солодов, когда мы подъезжали к Усть-Невинской. — Подался к людям. Видно, там решил ума набраться…

— Заедем проведать Анюту?

— Не сможем. Недавно она перебралась в Кардоникскую. Там у нее тетка по отцу… И все из-за твоей сестры Ольги. Сын ее уехал, а она злится и зло вымещает на невестке. Пришла Анюта в райком со слезами. Получилось весьма удачно. Я позвонил в «Красный Октябрь» Калиниченку — председателю. Ему как раз был нужен зоотехник, и Калиниченко с великой радостью принял Анюту как будущего специалиста… Да я думаю, что скоро и Василий очутится в Кардоникской.

— Что слышно о нем?

— Вчера звонил мне Калиниченко. Говорил, что Василий прислал письмо. Не Анюте, а ему. А письмо-то все об Анюте. И как она живет, и как учится, и как растет девочка. Кажется, парень взялся за ум. О себе ни слова. Только и написал, что тянет на Кубань… Да оно и понятно. Тут родился, тут жена с дочкой.

Мы въезжали на улицу, где жил Василий, и я подумал: что сталось с его домом? Наверное, двери и окна заколочены, а двор зарос бурьяном, одичал… Вот и калитка. Я попросил шофера приостановить машину.

За плетеной изгородью стоял знакомый мне дом под потемневшим шифером. Ставни были раскрыты, стены выбелены, на чистых, промытых стеклах фартуками белели занавески. Во дворе — детские голоса. Трое ребят, распугивая кур, играли в жмурки, прятались за копенку свежего, только что сложенного сена. Хозяин — высокий молодой мужчина — пристраивал к сараю новые двери. Его жена, полнолицая и тоже молодая, с подобранным подолом юбки и с засученными рукавами, стояла на табуретке и подводила темно-зеленой краской карнизы под окнами.

— Что смотришь? — спросил Солодов. — Все ясно! Явились новые хозяева, как скворцы по весне. — Когда мы сели в машину и поехали, он повернулся ко мне и с улыбкой добавил: — В жизни так. Свято место пусто не бывает…

Семен Петрович Бабаевский родился в 1909 году на Харьковщине.

В 1936 году вышла первая книжка его рассказов «Гордость», а в 1940 году в ряде журналов и сборников была напечатана серия «Кубанских рассказов».

Великой Отечественной войне, в которой С. П. Бабаевский принимал участие как военный корреспондент, посвящена книга «Казаки на фронте» (1942 год).

В 1947 году вышел в свет роман «Кавалер Золотой Звезде», а в 1949 — «Свет над землей». Оба эти произведения были удостоены Сталинских премий.

В 1958 году в № 3 и 4 журнала «Юность» опубликована его новая повесть «Сухая Буйвола».

Все написанное С. П. Бабаевским — рассказы, очерки, повести, романы — связано с Кубанью и Ставропольем.