Александр Зуев - Через сердце

— Что ты, батюшка! Ой-е-е! — замахалась Аверьянова баба, залилась тонко.

— Да не вой ты, баба! За делом я! — сказал председатель. — Вот на зверя надо идти, — пускай, что ли, колдун ружье мне наговорит.

— Это можно! — подбежал к окну Баляс. — Дай-кось сюда!

Взял Баляс ружье, отошел в угол, пошептал, поплевал на затвор.

— Бери, парень, бери! Хорошая там сидит пуля, беспромашная. Эта не свернет, не кривульнет, разом зверю в лоб угодишь.

— Вот спасибо, — взял ружье председатель, — ай да спасибо! Сколько тебе за труды?

— А ничего не беру! За почтенье тебе, председатель, задаром.

— Ну, какое там почтенье! Бери вот!

— Нету, не возьму.

— Да бери, говорю!

Протянул Баляс за окно руку и отдернул сразу, будто обжегся: ткнул ему в горсть председатель холодное железо нагана. Захохотал и пошел прочь.

— Ах ты шкура собачья, поганая! — дул себе в персты Баляс. — Вот ты что выдумал!

Схватился в ярости за подоконник, долго плевался в ночную темь:

— Тьфу-у! Чтоб тебе ни день дневать, ни час насовать, ни ночь ночевать! Да как бы тебе не пришла эта пуля наобратно в поганый лоб. Вот шку-ура! Тьфу-у!..

Едва отошел старик, за полночь только уходился, свалил его добрый Аверьянов самогон.

Собрал за день Баляс немало добра, едва наутро мужик дюжий дотащил к лодке шуньгинские подарки.

Вышел народ проводить колдуна, шел он к берегу на пьяных ногах, едва и в лодку сел. Не сам сел — усадили, склали гостинцы, веселко в руки дали и с берега отпихнули.

И завопила Шуньга вослед:

— Щастлива те поветерь! Гости, дедушко!

Сбил колдун меховую шапку, закивал плешивой головой:

— Ваши гости, ваши гости!

Доволен был, хорошо провожали, с почетом. Стояли еще долго бабы на высоком угоре, ветер парусом надувал их широкие подолы, и слышал колдун бабьи тонкие голоса, как песню:

— Го-сти-и!

На середке Гледуни был, несло шибко колдунову лодку, а все кивал и под нос себе приговаривал:

— Буду ужо, буду!

У Крутого падуна Василь Петрович вышел поутру из тайболы, сел на большой синий камень и закрутил цигарку с палец. Смотрел в падун.

Гледунь, выбежавшая из-за мыска, идет пока спокойно, потом скоро быстреет и вьет воронки перед спадом на камни, будто страшится, не повернуть ли.

С горки хорошо видать эти камни. Они под водой, как двенадцать страшных голов, машут зелеными лохмами тины по быстрине. И Гледунь, вся взбелев, делит сразу свой бег на острые полосы и несется прямо на Старика. Стариком люди зовут черный кремневый обломок, вставший над рекой узким, угрюмым лбом. Ударив в лоб, Гледунь распластывает воду надвое и падает в порожек и дальше бежит вся в пене и в злых вихорьках волн, пляшущих далече. Шумит Крутой падун, как ходовая мельница, и в день и в ночь, и несет на берег с него холодный мокрый ветер.

Только у берега, в узком месте, как бы тайком проскакивает Гледунь мимо, быстрым ходом. Только тут и можно пройти лодкой, и то гляди, ровняй веслом крепче, а то понесет к Старику — о каменный лоб.

Думалось Василь Петровичу: хорошо бы на Старика с берега закинуть железный вал с колесами, вроде мельницы… Загребали бы воду, вертела бы колеса сила вечная. Машину приспосабливай какую хошь, от вала-то только шестеренку приладить.

Василь Петрович искурил цигарку, сплюнул и встал. Из-за мыска вынырнула Балясова лодка — издали видно, что Балясова: носок обшит белой жестью. Колдун низко сидел в корме и быстро загребал веселком по обе стороны. Ветер раскидывал ему бороду, холодил плешь, выбивал слезу на глаза, а он греб без передыху и не оглядывался — место опасное. Его уже близко видел Василь Петрович — жадное, угрюмое лицо старика все скосилось от страха.

— Эй! Вороти сюда!

Колдун поднял веселко и остановился. Лодку быстро несло вниз.

Неохотно и подозрительно спросил: «Чего?» — и опять загреб, выправляя на струю.

— Вороти, говорю!

Василь Петрович поднял бердан и нацелился. Колдун завертел головой: впереди чернел каменный лоб Старика, вились воронки, быстрина шла к спаду, — от берега не уйдешь, некуда. Он завел веселко поглубже, напрягся, чтобы перебить струю, и быстро приткнулся к берегу, к черной, прибитой водой коряжине.

К нему, хрустя сапогами по камешнику, шагал Василь Петрович.

— Чего надоть-то? Чего сбивал с ходу? — сердито повел косым взглядом колдун.

— Покажь, много ль напросил?

Сказал это весело будто, а сам не опускал ружья. Тут понял колдун — хочет председатель с него гостинец получить, вроде бы налог. Разбежалось лицо мелкой рябью морщинок, засмеялся льстиво, завилял.

— Да есть! Дают старику добры люди за труды. Дают, не обижают.

— А ну, развяжи кошель!

Выволок тут колдун лодку на берег, закопошился в набухлой снедью кисе.

— На-ко, вот те пирожок с семужкой. Да вот, колобка не хошь ли? А тут полтетерочки еще. Покушай!

Раскладывал все по каменьям. Подул в черные кулаки — замерзли.

— А туес с чем?

— Туес-то? А тут старичку для сугрева… да, винцо, ишь ты!..

— Хорошо посбирал, — сказал Василь Петрович и опустил ружье.

Потом помолчал долго и не глядел даже на гостинцы. И стало вдруг тревожно старику: над чем человек так задумался, что в голове держит?

— Парень, возьми все, спусти меня ехать.

— Может, и спущу, — сказал Василь Петрович. — Только я одно тебя спрошу, скажи — не соври: ведь не веришь ты в свое колдовство, а только над дураками смеешься да легкой наживе радуешься? Верно ведь? Сказывай по правде, как в последний час.

Обиделся на это слово Баляс:

— Нажива, говоришь? Эх, па-арень, да велика ли моя нажива-то? Я по совести беру. Ты спроси, сколько другие наживают. Вот ты, к примеру, власть, а на чем власть стоит? На законе. А кто закон пишет? Опять же сама власть. Только народ-дурак этого не понимает, народ только налоги плати, с него другого не спросят. А власть-то и в почете, и в силе, и сама себе жалованье дает, сколько хочет, тыщами берет! И тебе ведь, гляди, мало-мало дают небось? Тебе, вишь, по закону, а я уж как сам знаю, так и вывертываюсь. Ну, да про власть я худого слова не скажу, что знаю, то про себя держу. Я так понимаю, что на наш век дураков хватит. Кто с умом, тот живет, а дурак за дурачество свое платит. Вот и весь мой сказ.

Все так же, не смаргивая, смотрел на колдуна председатель.

— Так, наслушался я тебя. А ты знаешь, какая ныне власть?

— А мне что знать! С меня раньше брали налог, а ныне и того больше. А коли с меня берут, так и я беру. Так и в жизни положено: ястреб птичку рвет, птичка мошку клюет. От бога так. Ну, а я и поеду. Прощай!..

Колдун стал спихивать лодку.

— Нет, погоди, куда? — стряхнулся сразу Василь Петрович и опять вскинул бердан.

— Да что ты, парень! — побелел вдруг колдун. — Пусти со Христом.