Александр Зуев - Через сердце

— Где твой сын Пашко? — крикнул в то время Василь Петрович.

Не посмотрел даже на него Епимах, только большой белый лоб передернуло пробежавшей, как зыбь, морщиной. И сгрудились теснее старики, ждали ответа.

— Нам тут укор выходит за сыновей, — повел опять неспешно Епимах. — Что касаемо меня, так я Пашке моему благословенья не давал за тобой в тайболу ходить, сам пошел. А вот что вы́ходили-то, скажи? Какие богатства нажили? Где та золота гора? Ха-а! Костье волки растащили. Что, не так?

Подтвердили старики в один голос:

— Сами пошли волкам в зубы. Никто не гонил.

И подхватил опять с налета Епимах:

— А учили! Вы, мол, старики, худым умом живете! Допустите нас дела поделать! Вот и доделались. До-де-ла-лись!

Усмехнулись старики и посмотрели все на председателя: «Что скажешь?»

Себя не вспомня, замахал на них сверху Василь Петрович и разжигался все больше, — видел, как притихли все от его слов:

— Ну-ко, вы! Старики! Не хуже ли вы зверя выходите? И зверь свое дите помнит… А вы! Извековы, Скомороховы, Яругины! Чего затрясли бородищами, как козлы? Где ваши ребята — Кирик, Сидорко, Петруша и другие, где? Где? Забыли? Небось как ребята, бывало, домой приходили — вы и пикнуть не смели. Со всяким почтеньем встречали — да? Как не ваша сила выходит — вы шелковиночкой вьетесь, а чуть что, так и занеслись? Что молчите-то? Не помните? А звезду с памятника кто сшиб, не ваша рука? Ну, что, клопы вы несчастные? Забились во щель и молчок! Добере-омся! Каленым прутом вас тут будем выжигать! Хвосты подымать не станете! Не-ет, прошло время!..

— Не ругаться! — взвизгнул кто-то, опомнившись.

— Долго будем терпеть али нет?

— Всякий вшивик будет кориться!

— Сходи с бревен-та! Вылез!

— Сходи-и!

Подшибли в подколенки, стащили с бревен. Только и сказал на то Василь Петрович:

— А будьте прокляты!

И побежал прочь.

Опять Епимах голос взял, свое повел:

— Бона как! Баляс враг, — в тайболу, говорит, отвести. А я вот в Баляса верю, что поделаешь, раз моя вера такая? Так уж я своих коров и погоню, мои коровы-то, ни у кого не спрошу. Где-ко пастух?

Хватились все — где пастух, оглядывались наокруг: не было Естеги нигде.

Уж заворчал грозно Епимах:

— Душу с тела вон! Когда надо — не докличешься беззадого!

Прибежали тут ребятенки с берега, весело рассказывали:

— Естега-то в окошке сидит под замком… Хы-и! Председатель сейчас в баню сволок, в холодную. Хы-и!

— Но, ври! — прикрикнули старики.

Стихли сразу ребята, один за всех сказал:

— Истинно Христос, тамотко.

Вылез опять Епимах Извеков, задымился густым черным дымом:

— Ну, вла-асть! Ну, народна власть! Один супротив всех хочет сделать. А? Что вы скажете?

Выскочил в ряд с Епимахом мурластый Пыжик, затолокся, завертелся, засипел с натугой:

— Думает, побоимся! Да ежели все заберем, х-оврю, заберем багорье, граждане, в минуту раскотим, х-оврю, раскотим баню по бревнышку. Чего глядеть!

И слез. Не любили на Шуньге заику, смеялись всегда, дразнили дурашливо, а тут послушали, замахали согласно бородищами:

— Вот верна-а!

И обрадовался Пыжик, затоптался, полез опять на бревна, хотел сказать, что первый на такое дело пойдет, да отвел его рукой Епимах:

— Годи!

Заговорил мерно, тяжело, точно рубил топором:

— Власть должна быть наша во всем. Как положим — так и делай. Как поставим — так и сполняй.

Замахал кулаком тайболе и сразу поднял голос, аж кровью налился белый лоб:

— А не са-мо-воль-ни-чай! А не и-ди на-поперек!

— Верна-а! — перебили криком. — Вот верна-а!

Поводил бровями и кончил угрюмо и тихо Епимах:

— Я так понимаю, довольно мы глядели на то изгилянье! Пускай теперь стариков послушают. Мы Шуньгу строили, не они! Нами и стоять будет!

Вздохнул, обмахнул волосья и слез.

— Пошли, старики?

— Пошли заедино.

Шли тихо, степенно, задами прошли к берегу, к председателевой бане, — видели: сидит в окошке Естега, притулился горько на подоконнике, закивал бороденкой.

Пока сбивали камнем замок, затоптался беспокойно Пыжик:

— Бежит, х-оврю, председатель-то!

Оглянулись все, — верно, бежал Василь Петрович, махал издали рукой. Обернулись, подождали, что скажет.

Растолкал, вшибся с разбегу в середину, прикрыл дверцу спиной:

— Чего пришли? По какому праву? Ну?

— Спусти пастуха стадо собрать!

— Не спущу. Пускай посидит до завтрева.

Поднял тут Пыжик бороденку к небу, рукой за бани показывал:

— У-у, ххх… гусей-та, гусей-та сколь летит!

Отбежали сразу охотники, уставились все в небо.

Хотел Пыжик на обман взять председателя — не зазевается ли, отшибить от двери думал. Да не сплоховал и Василь Петрович — крепким плечом высадил Пыжика далеко из толпы.

Смех пошел кругом сразу. И заворчал грозно Епимах:

— А не шутки зашучивать мы сюда пришли! Ну как, председатель, спустишь — нет пастуха?

— Сказал, не спущу, какой может быть разговор!

— Ой! Твердо слово, председатель?

— Твердо.

И пробился тут наперед Епимах:

— Ну-ко, пусти!

Сунул корявый перст в пробойчик, выдернул и схватился быстро за скобу:

— Выходи, Естега!

Прижал дверцу председатель и высоко замахнулся, повел сторожко глазом:

— Ну, уберешь — нет руку?

Дверь в предбанник с тягучим скрипом подалась, и в ту же минуту с хряском ударил в руку Епимахову председатель. Так и замерли все, а опомнясь, побежали выдергивать из огорода колья. Оторвал руку Епимах и, потемнев сразу, пошел напролом, навалился брюхом, скатились оба на глинник, накинулись тут и другие, молча колошматили, подтыкали, пинали, пока не застонал председатель. Оставили отлежаться на глиннике.

Снял тут с петель дверцу Епимах и скинул подале под угор. Обсосал содранную руку и сказал:

— Наперво поучили.

Крикнул в баню:

— Душа с тела вон, выходи, чего сидишь! Труби выгон!

Выскочил из-за каменки Естега, рукавицы надел, в испуге обежал лежавшего председателя. Затрубил у околицы на писклявой дуде, забегали бабы опять, сгоняли скотину.

И разошлись старики. Потом прибежала, заревела баба Марь, и поднялся Василь Петрович. Завернул сперва в баньку, смочил водой из ушата больно заломившую голову и пошел не выдерганным еще конопляником прямо к дому.

А к вечеру, еще до доенья задолго, пригнал пастух стадо, гнал со страхом, с криком великим, звякали не враз ботала коровьи, как на сполох. И побежала ему навстречу вся Шуньга — чего не в срок скотину гонит? Выбежали за деревню, где старый крест стоит, и трясли долго Естегу за распластанный ворот, пока опомнился пастух и сказал все.

Сказал он, что на дальней новине отбил у него зверь черную телку Герасимову. Шаром выкатился из тайболы, стадо распугал, едва собрать привелось.