Александр Шевченко - Всюду жизнь

Колеса машины коснулись земли и завертелись с бешеной скоростью, самолет, подрагивая корпусом на неровностях бетонной полосы, побежал мимо синих огней, постепенно замедляя ход.

Федор получил в аэровокзале багаж, автобусом доехал до станции метро «Парк культуры», спустился вниз и вышел на станции «Павелецкая». Вокруг огромной площади во всех направлениях с грохотом и лязгом двигались автомобили, троллейбусы, автобусы и трамваи, по тротуарам нескончаемым потоком текла толпа пешеходов. Это уже была Москва. Федор впервые вдохнул ее воздух, полный незнакомых, волнующих запахов большого города.

У продавщицы мороженого спросил, как пройти к Шлюзовой набережной.

Пошел мимо приземистого здания вокзала. На фронтоне цифры: «1899–1900». Конец века, эпоха безвременья в архитектуре. Вокзал был выстроен в безликом, казенном и унылом стиле того времени. Наискосок от вокзала громадные современные дома. Кожевническая улица. Значит, он идет правильно. На фасаде старинного здания мраморная доска:

ПАМЯТНИК АРХИТЕКТУРЫ.

ГОРОДСКАЯ УСАДЬБА

КУПЦА-ПРОМЫШЛЕННИКА

В КОЖЕВНИЧЕСКОЙ СЛОБОДЕ.

XVII–XIX вв.

ОХРАНЯЕТСЯ ГОСУДАРСТВОМ.

Через ворота вошел во двор и остановился перед семиэтажным зданием, стеной выходящим на Шлюзовую набережную Водоотводного канала Москвы-реки. Парадный вход, облицованный полированным красным гранитом. Справа и слева пустые ниши с постаментами для скульптур. Почему нет скульптур — непонятно. Разве у нас нет знаменитых строителей? Скажем, почетный академик Шухов, создавший радиобашню на Шаболовке. Или строитель Казанского вокзала Щусев.

«А может быть, они берегут ниши для меня?» — мелькнула озорная мысль.

Над массивной резной дверью бронзовые буквы: «Московский инженерно-строительный институт имени В. В. Куйбышева».

«Все. Доехал. На месте», — облегченно выдохнул Федор и направился было к подъезду, но тут заметил на двери бумажку со стрелкой и надписью: «Вход рядом».

«Рядом так рядом», — недовольно проворчал он и решительно вошел в соседний подъезд. У двери сидела дежурная. Узнал у нее, где общежитие для поступающих, в расписании экзаменов нашел номер своего экзаменационного листа и отправился в общежитие.

В тесно заставленной койками комнате человек десять спорили у доски, исчерченной графиками и формулами, и никто не обратил на него внимания. У парня с бледным, измученным лицом, который сидел на кровати и зубрил что-то, зажав уши ладонями, Федор спросил, какая койка свободна. Тот молча указал на койку рядом и снова уткнулся в учебник.

Федор подошел к доске. Все бились над решением задачи по тригонометрии.

Он высказал свой план. Ребята замахали руками: ересь, чушь, все варианты перепробовали! Федор схватил кусок мела и стал решать задачу. По мере продвижения к цели ребятам становилось ясно, что он на правильном пути, и они стали подсказывать ему.

Под аплодисменты Федор написал последнюю цифру.

— Все правильно! Какой хитро запрятанный ход нашел! Ты где готовился?

Черноволосый очкарик удивленно уставился на него, недоуменно поправляя очки:

— Постой, постой… Ты откуда взялся здесь?

— Только что прилетел с Красноярской ГЭС!

— Производственник?

— Девять лет вкалывал.

Черноволосый уважительно ощупал бицепсы Федора:

— Сила! Ну, тогда тебе беспокоиться нечего. Это нам, школярам, предстоит битва гладиаторов!

Бледнолицый парень подошел к Федору и протянул руку:

— Давай знакомиться. Вадим. Послушай, давай завтра на письменной рядом сядем.

— Не возражаю. А сейчас я хочу поужинать. Пойдем вместе, проветримся.

Вадим расширенными, очумелыми глазами посмотрел на него, как на сумасшедшего:

— Ты что! Я буду до утра учить!

— Напрасно. Бесполезно. Даже вредно.

Федор зашел в первое попавшееся на пути кафе самообслуживания, взял ужин.

Он с любопытством вглядывался в лица москвичей. Счастливые люди! Но он не заметил на их лицах отражения того ощущения счастья, которое они должны постоянно испытывать от того, что живут в столице. Обыкновенные лица, которые видишь на каждой стройке. Только в их произношении что-то отличное от окающего торопливого сибирского говорка — певучее, врастяжку московское аканье. Особенно красиво говорила конопатая большеглазая девчушка-кассирша, которая выбивала чеки:

— Кофе двайной? С вас рубль адиннадцать капеек. Ищите мелочь, у меня нет сдачи.

Ну прямо как диктор телевидения!

А теперь поскорее увидеть площади, улицы, здания, которые он в мельчайших подробностях знал по фотографиям в газетах и журналах и сами названия которых много лет звучали в нем радостной музыкой: Красная площадь, площадь Революции, улица Горького, Большой театр, Дом союзов.

На метро он доехал до проспекта Маркса.

Вот он, древний Кремль, сердце Москвы! На башнях светились рубиновые звезды.

Через высокие решетчатые ворота вошел в Александровский сад. Жаркое пламя трепетало над могилой Неизвестного солдата, отражалось в красном полированном граните… «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен»… Венки, гирлянды, цветы, много цветов. Он почувствовал запах хвои и увядающих хризантем. Глухо шелестели в темноте кроны могучих лип, будто крылья бессмертной славы шумели, успокаивали одинокого безымянного солдата…

Мимо темной громады Исторического музея медленно пошел на Красную площадь. Длинными рядами тянутся пустые гостевые трибуны. За ними на высокой кремлевской стене черные доски с золотыми буквами. Пантеон славнейших из славных, храбрейших из храбрых, неумирающая память народа о своих героях…

У входа в Мавзолей неподвижные фигуры часовых. Сверкает зеркальная сталь их штыков. На граните простое и такое великое имя человека, повернувшего землю к солнцу, к свету… «Самый человечный человек…»

Бронзовый Кузьма Минин, подняв руку, призывает князя Пожарского повести русские полки против польско-литовских завоевателей.

Потрясенный, долго стоял Федор у собора Василия Блаженного. Многоглавой каменной песней возвышалось великое творение гениальных русских зодчих Бармы и Посника Яковлева.

Он прикоснулся рукой к холодным перилам, за четыре столетия стертых до блеска руками многих тысяч людей. Задумавшись, Федор вздрогнул от внезапно послышавшегося за спиной шуршанья: порыв ветра гнал по брусчатке сухие листья, а ему почудилось, что это сквозь столетия донесся шум шагов далеких предков, проходивших когда-то по Красной площади. Оглянулся, ища глазами на слабо освещенной мостовой этих людей, и его охватило вдруг чувство кровной близости, своей причастности к тем, кто воздвиг эти величественные памятники. И у него дух захватило от невероятно дерзкой мысли: может быть, и ему удастся построить какое-нибудь грандиозное сооружение, которое простоит века и будет поражать воображение потомков своим совершенством?..