Александр Шевченко - Всюду жизнь

Хрипел в ужасе от свершенного над окровавленным сыном безумный царь Иван.

Рыжебородый бунтовщик — стрелец с горящей свечой в руке с ненавистью глядел на молодого вершного Петра, без страха ждал своего смертного часа, не снял малиновой стрелецкой шапки ни перед царем, ни перед богом.

Полная тишины, воздуха и солнечного света стояла березовая роща Куинджи. Хватали за душу неизбывной тоской и печалью картины Левитана…

Однажды Федор долго ходил в Музее изобразительных искусств среди гипсовых слепков с греческих и римских скульптур. Это были молодые обнаженные мужчины и женщины, полные физического и душевного здоровья, совершенные и прекрасные, как олимпийские боги, но и такие же величественные и бесстрастные. Глядя на них, Федор думал о чуде вечного, непреходящего искусства, преодолевающего смертную природу его творцов, смирялся и успокаивался.

Но вот, проходя по залу итальянского искусства Возрождения, он вдруг остановился, будто схваченный за плечо невидимой рукой: повернулся и увидел перед собой скульптуру Микеланджело «Скованный пленник». Юноша-раб со скрученными за спиной руками стоял, повернув тело в могучем усилии разорвать сковывающие его путы, преодолеть гнет камня, но стремление его тщетно, его борьба трагична, на лице — страдание.

В изваянии не было гладкости греческих скульптур, на нем были видны следы грубых, сильных ударов резца, это создавало впечатление незавершенности, незаконченности работы и придавало фигуре поразительную жизненность.

Да, скульптура жила.

Федор стал обходить фигуру справа налево. Тело наливается силой, мышцы напрягаются, и вот перед ним уже не пленный раб, а восставший герой, в его гордо поднятой голове мужество, непокорство, неукротимая воля к борьбе.

Долго, потрясенный, Федор стоял у скульптуры.

Какой могущественный, бесстрашный и мятежный гений этот Микеланджело Буонарроти…

Об увиденном и пережитом в Москве Федор писал учителю рисования в Усть-Ковду. Писал подробно, восторженно, потому что эти впечатления волновали его, доставляли радость, навсегда сохранялись в нем, лепили его личность.

Хоробрых отвечал ему длинными письмами. Он советовал Федору, что еще посмотреть, где побывать, чтобы не упустить, не пройти мимо самого важного, мимо вершин искусства, как это бывает с людьми неподготовленными, лишенными чувства прекрасного. Каждое письмо было для Федора праздником. Читая очень крупные, неровные строки, он испытывал чувство глубочайшей благодарности к учителю за то, что тот открыл ему глаза на прекрасный мир искусства, развил его художественный вкус, помог поверить в себя, в свои силы.

В один из первых дней занятий в институте Федор увидел стремительно идущего по коридору высокого седобородого человека в очках, с остроконечной золотой звездой на пиджаке.

Федор остановился, уступил ему дорогу и провожал его взглядом, пока тот не скрылся за поворотом. На двери кабинета, из которого вышел человек, прочитал табличку:

ЗАВЕДУЮЩИЙ КАФЕДРОЙ

ГИДРОТЕХНИЧЕСКИХ СООРУЖЕНИЙ

ПРОФЕССОР И. С. РАДЫНОВ.

Медленно, с задумчивой улыбкой на лице стал спускаться по лестнице.

«А Иван Сергеевич меня не узнал… Да и не удивительно, если он видел меня девять лет назад, пятнадцатилетним мальчишкой…»

Правда, в позапрошлом году была еще одна встреча, но такая же случайная, мимолетная, как и эта. Произошла она на строительстве Красноярской ГЭС, где Федор работал тогда бригадиром бетонщиков.

По настилу главной бетоновозной эстакады, откуда с высоты ста пятидесяти метров открывалась широкая панорама стройки, шла группа людей, освещенная ярким летним солнцем. Это была государственная комиссия, принимавшая в эксплуатацию первый агрегат. Среди всех выделялась высокая фигура Ивана Сергеевича с тяжелой палкой в руке.

Люди останавливались, осматривали плотину, развертывали чертежи, что-то обсуждали. Вся стройка знала, что комиссию возглавлял заместитель председателя научно-технического совета министерства Радынов. В связи с семидесятилетием ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда, об этом напечатали все газеты. Он мало изменился с того времени, когда Федор впервые увидел его на изысканиях в Усть-Ковде, — все такой же энергичный, громкоголосый и собранный, только лицо, тогда смуглое от летнего загара, теперь светилось городской белизной и поседели темные волосы.

Федор встретил проницательные, увеличенные стеклами очков глаза и замер, испугавшись, что Иван Сергеевич сейчас узнает его и спросит, почему он до сих пор не учится в институте, но взгляд Радынова безразлично скользнул по лицу Федора, и комиссия пошла дальше. Сам Федор не решился подойти к Ивану Сергеевичу: что он скажет ему, чем оправдается, что не учится, как обещал в Усть-Ковде?

Второй год он с Тимошкой работает на стройке, но пока они только успели в вечерней школе закончить десять классов, а готовиться в институт еще не начинали. Готовиться же надо было основательно, потому что даже из школьной программы многое позабылось, ведь сейчас такой конкурс, что только со школьными знаниями в вуз и соваться нечего! А основательно подготовиться — не хватает времени.

Работа напряженная, каждую неделю идешь в другую смену, переходишь с одного объекта на другой, устаешь так, что только раскроешь учебник, как тут же над ним и засыпаешь.

Да и нельзя же все время над книжками корпеть! И телевизор надо посмотреть, и в кафе с ребятами из бригады посидеть, послушать эстрадный оркестр, и в кино сходить, и на танцы, да и девушки отнимают много времени.

В конце концов, ты ведь живой человек, а не машина с программным управлением: ввел в нее перфоленту с командами — и она, хочешь не хочешь, делает то, что ей приказано. Бывает, и настроения нет заниматься, и хочется уйти в тайгу просто полежать на траве, закрыв глаза, ни о чем не думая, слушая умиротворяющий шум ветра в соснах…

Эта встреча с Иваном Сергеевичем круто повернула жизнь Федора.

Все, конец пустому времяпрепровождению!

«Погляди, — говорил он себе, — наверное, нелегко человеку в таком возрасте мотаться по Сибири, ворочать огромными делами, брать на свои плечи ответственность за важнейшие решения, но, видно, есть в нем какая-то необоримая внутренняя сила, глубокая убежденность в необходимости его работы, которая заставляет старого ученого это делать!»

С того дня Федор поплыл поперек несшего его потока житейских дел и начал готовиться в институт, заставил заниматься и Тимофея. Они купили и собрали у ребят и знакомых инженеров нужные учебники, а у студентов-заочников достали даже конспекты по некоторым предметам.