Александр Шевченко - Всюду жизнь

И Григорий стал просить за Алексея, пообещал, что в случае чего сам ему пониже спины кнутом пройдется.

Да, без надзора брата оставлять нельзя, задумался Федор. А на стройке ни одна бригада уволенного не возьмет. Остается одно: под свою ответственность принять его к себе на плотину. И глаз с него не спускать.

Федор объявил свое решение и погрозил брату кулаком:

— Ну, Лешак болотный, подведешь меня — пеняй на себя!

Григорий обрадовался, вскинул застоявшуюся на столе стопку с вином:

— Вот и порешили! Вот и хорошо! Теперь за благополучие Лексея на новой работе!

— Ты хоть женился бы, что ли, орясина непутевая, — сокрушенно сказала мать Алексею. — Может, остепенился бы…

Тот ухмыльнулся:

— Еще чего придумала!

— Ну ладно, мать, перестань зудить, — поморщился Григорий. — Давайте, сынки, за мир и согласие!

— Куда спешишь? — остановила его мать. — Федя с дороги, дай человеку закусить.

— Ничего-то ты не понимаешь, мать! Радость у нас — сыновья приехали! Гляди, орлы какие! Один инженер на огромадной стройке, другой шофер-водитель, самосвал у него на сорок тонн. На нем нашу избу можно зараз увезти. Можешь, Лексей?

— Могу, батя, с курятником твоим в придачу увезу, — гордо заулыбался Алексей.

Федор спросил о старшей сестре Любе. Хорошо живет Люба с мужем, мирно, ответила мать. Правда, зарабатывает Петр немного, дети выросли, расходов прибавилось, да и соблазнов всяких теперь в магазине много появилось. Пусть переезжают к нам на стройку, посоветовал Федор. У нас Петр больше заработает, в гидроцех требуются мотористы на катера. Ребят устроят в детский сад, и Люба на стройку пойдет, специальность получит.

Таня услышала разговор Федора с матерью и робко спросила, хотя глаза ее горели нетерпением:

— Федечка, а мне можно к тебе на стройку? Десять классов я закончила. Райком дает мне комсомольскую путевку на строительство ГЭС.

— Правильно, Танюша! — согласился Федор. — А потом поедешь учиться в педагогический институт, как мы с тобой договорились.

— Ну вот, еще одна птица крылья навострила, из гнезда лететь хочет, — обиженно глядя на младшую дочь, промолвила Надежда. — Останемся мы, дед, скоро с тобой одни в избе…

Григорий обнял Николку, своего любимца:

— Колюнчик батьку с маткой не бросит… Наш поскребыш хозяином в доме будет.

Но и Колька капризно протянул:

— Скукота здесь. Кино нету, мороженого не продают…

Григорий обиженно оттолкнул сына.

— Да, никто в тайге жить не хочет… Зашебуршился народ, как тараканы на печке… Все на стройки, в города кинулись…

— И верно делают! — с вызовом сказала мать. — Кому охота горбом бревна ворочать?

— Это верно, — язвительно заметил Григорий. — Все образованными стали. Тяжелую работу никто делать не хочет. Механизацию подавай, чтобы сигаретку покуривал да кнопки нажимал! Обленился народ. Все легкой да сладкой жизни захотели. В тепле чтобы и комары чтобы не кусали… Потому наш леспромхоз план и не выполняет!

— А я не держу тебя, Танюшка, — продолжала мать. — Мы с отцом жизнь прожили, а что видели в лесу дремучем? Уезжай, ищи светлой жизни. Останешься и захряснешь в девках. Парни-то теперь из армии в Улянтах не возвертаются, на стройки вербуются.

— Спасибо, мамочка! — обняла ее Таня. — Как хочется побывать везде, все увидеть!

— В следующий раз в Москву поеду — тебя возьму, — пообещал ей Федор.

— Ой, Федечка, неужели? И я увижу Кремль, Красную площадь, Дворец съездов, Третьяковку?

Со скрытой завистью и недовольством слушал Григорий детей, которые так легко покидают дом, родителей.

— Конечно, Москва не наш Улянтах — столица!

— Дай срок, отец, — успокоил его Федор. — Скоро все в город, в Сибирск переедем. Белокаменные дома, улицы в огнях разноцветных. А в квартирах центральное отопление, горячая вода, ванны, телевизоры. Для готовки электрическая плита.

Григорий озабоченно посмотрел на Федора:

— Значит, туды, на этажи, поросенка иль курей не затащишь? Опять же, огорода нет. Что же мы с матерью делать там будем? От безделья затоскуешь.

— В городе и жизнь будет совсем другая, новая! — заулыбался Федор. — Телевизор смотри, в кино иди или газеты да книжки читай!

— Ой, Федя, ты как сказку рассказываешь! — недоверчиво проговорила мать. — А куда ж поселок наш?

— Улянтах, Подъеланка и Рыкачево на дно моря уйдут.

Надежда оглядела избу: хорошего мало видала она в этих стенах, а все ж родное гнездо. Всех детей здесь родила и вырастила…

— И порог Черторой, где ты разбился, тоже уйдет под воду, — неожиданно сердито сказал Федор Григорию. — На двадцать метров вода над камнями поднимется.

— Это хорошо… Много жизней погубил этот Черторой. Как подъезжаешь к нему, увидишь черные камни, белую кипящую воду — душа в пятки уходит: и верно, будто и в самом деле черти воду роют…

«А у меня эти камни отняли Катю», — подумал Федор. Но ни Григорий, ни мать не знали этого и не понимали, почему так ненавидит Федор Черторой и почему так страстно хочет затопить его.

— Сюда, сюда давай! — Федор размахивал рукой и хриплым голосом старался перекричать оглушающий рев бившей в землю широкой струи раскаленных газов, а сам пятился от медленно двигавшегося на него, окутанного дымом трактора с турбореактивной установкой.

Когда установка дошла до края карты — участка плотины, где укладывали экран, — Федор наклонился и быстро зашагал по участку, в разных местах втыкая в суглинок стальной прут. Обойдя карту и убедившись, что суглинок прогрет на нужную глубину и на поверхности не осталось снега, льда, мерзлого грунта и камней, он подошел к цистерне, на подножке которой стоял Шурыгин.

— Тимка! Давай рассол!

Цистерна двинулась, поливая из гребенки грунт соляным раствором. Федор шел за нею и следил, чтобы не оказалось необработанных мест: раствор хлористого кальция предотвращал быстрое замерзание грунта, а морозы уже две недели держались под сорок градусов.

Федор остановился, чтобы перевести дыхание. Воротник полушубка, ушанка с опущенными наушниками, борода, усы, брови и ресницы были обметаны белым мохнатым инеем, и, поглядев со стороны, он мог бы сравнить себя со сказочным Дедом Морозом, но он страшно устал, глаза слипались от постоянного недосыпания, не чувствовал ног, хотя был в валенках, закоченел от свирепого ветра, задувающего вдоль реки, расстроен медленными темпами укладки экрана, и такие посторонние, отвлекающие от дела, несерьезные мысли не приходили ему в голову.

Котлован плотины был заполнен густым морозным туманом, огромными клубами катившимся от невидимой реки, стиснутой верховой перемычкой у правого берега; слышно было, как она с грозным гулом неслась в узком водосбросном канале.