Александр Шевченко - Всюду жизнь

А в доме отцовском, куда мы вернулись, народу расплодилось, теснотища, ногу поставить некуда, да еще летом две комнаты дикарям сдают — ну прямо дышать нечем! В сезон этих дикарей в Крым наезжает видимо-невидимо, заполоняют они все, как саранча, к морю искупаться не подойдешь — даже на асфальте загорают! Ну это все еще можно перетерпеть. Стали работу искать. А какая работа на курорте? Одна обслуга, сервис, ничего серьезного. Дали мне драндулет, пикапчик разбитый, белье в санаторий возить. Разве ж это работа? Игра в бирюльки, а не работа! И командует тобой баба — сестра-хозяйка, кастелянша! Галя в Мирном на фабрике алмазы сортировала, а тут с трудом устроилась продавщицей в овощной палатке. А сезон кончился — палатка закрылась. Деньги, что с Севера привезли, текут как вода. Стали копейки считать. Ссориться стали из-за этого с Галей, потому что привыкли жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывать. Фрукты в Мирном круглый год. Мясо, овощи, разную бакалею брали по потребности. А в отпуск, бывало, поедем, так для нас истратить тысячу рублей — не разговор! Надоела мне вся эта мура и нервотрепка, затосковал я. Даже во сне вижу тайгу, снег, свой карьер. И решил вернуться на Север. Жена ни в какую: незачем возвращаться, надбавки за стаж потеряли. Я на своем стою: северный коэффициент с первого дня будем получать! Она упирается, вплоть до развода. Разругались мы, и махнул я сюда — из газет узнал, что стройка начинается. Вскорости пишет Галина: соскучилась, забирай всех к себе. Теперь, говорит, до северной пенсии буду работать. Дошло наконец до дурехи!.. Летом приедут, когда дом наш отстроят и квартиру получу…

Бутома, слушавший Шаталова с понимающей, отечески ласковой, снисходительной улыбкой, задумчиво проговорил:

— За свою жизнь на стройках я много разного народу перевидал. Давно наблюдаю и думаю: почему люди на Север едут? Не за большими деньгами, нет, таких единицы, и они долго не задерживаются… Тянет людей в Сибирь совсем другое…

— Точно, точно, Иван Романович, — оживился Шаталов. — Я почему вернулся? Сорокатонник свой люблю! Это какая же богатырская машина! Безотказная, напористая, она же как вернейший друг твой! Изучил ее до последних потрохов, как самого себя. Знаю все повадки мотора, по звуку определяю, какое у него настроение, сколько можно нагрузить, где можно газануть, а где надо сбавить скорость…

— Вот! Работа! Труд! Вот это и есть то главное, дорогой Гена, ради чего люди к нам едут! — Бутома обрадованно похлопал Шаталова по плечу. — На стройке чувствуешь себя нужным человеком, на стремнине живешь. Труд твой на виду у всех. Хорошо работаешь — тебе уважение, почет от коллектива, а забарахлил — свои же ребята тебя и прищучат. А то, что трудно у нас, так это тоже хорошо: ломаешь скалу, плотину возводишь, город строишь — видишь, как на глазах дело рук твоих растет, поднимается, и душа радуется, победителем, героем себя чувствуешь!

«О, какой мудрый человек, философ этот Бутома, — с уважением подумал о бригадире Устьянцев. — Недаром на плотине все любовно зовут его нашим Батей».

Федору стало легко и весело, бегство братьев Макогоненко уже не казалось ему тяжелым, гнетущим событием.

— Очень верно ты сказал, Иван Романович, — влюбленно посмотрел на бригадира Устьянцев. — В труде человек свои силы узнает, обретает веру в себя, самоуважение. Вот что прежде всего человеку надо!

— А то как же, — согласился Шаталов, — труд превратил обезьяну в человека!

Устьянцев улыбнулся наивной непосредственности шофера:

— А ты, Геннадий, оказывается, Энгельса читал!

— Политшколу высшей ступени посещаю, — открыл в улыбке ровные красивые зубы Шаталов.

— И еще людей в Сибирь тянет, — продолжал свою мысль Бутома, — простор, свобода, тайга, то, что нет здесь городской тесноты и суеты… А человеку иногда надо одному побыть в тишине, подумать, помечтать…

— Я последние годы даже в отпуск в Крым не езжу, — сказал Шаталов. — По первой пороше ружье за спину, свистну лайку — и в тайгу на белку да на соболя… Месяц бродишь, спишь в охотничьей заимке, дышишь сосновым воздухом — такого нигде нет! За отпуск молодеешь на десять лет!

— А я люблю с удочками на берегу посидеть, — мечтательно проговорил Бутома. — Это какое же необыкновенное удовольствие хариуса подсечь или тайменя… Или бродить по осенней тайге, грибы и ягоды собирать…

Устьянцев поднялся и стал прощаться.

— В общем, други мои, мы решили правильно: лучше нашего края на свете нет!

Из темноты на Федора налетел ветер, толкнул в грудь, забил рот упругим комом. Федор наклонился и, преодолевая напор тугого воздуха, зашагал по снегу, исполосованному глубокими колеями: решил пойти на плотину, проверить, как идет работа в смене Кипарисова.

Над котлованом тяжело нависли озаренные снизу отсветами прожекторов волнистые багровые облака. В густом тумане движутся мутные пятна автомобильных фар, оттуда доносится слитный гул невидимых самосвалов и бульдозеров: работа на плотине идет круглосуточно, без перерывов и выходных. По металлическому мосту, переброшенному через водосбросной канал, Федор побежал — ревущая внизу река закидывала настил брызгами и пеной.

На плотине Федор Кипарисова не нашел. Где он, рабочие не знали. Федор обошел участок экрана, где велись работы, и во многих местах увидел огромные комья смерзшегося грунта.

Он напустился на бригадира:

— Ты почему это допускаешь, Пинегин?

— Нам что везут, то мы и укладываем, — недовольно ответил бригадир. Ему не хотелось переделывать работу: за это не платят.

— Да ведь ты же отлично знаешь, ты расписывался в технологической карте, что мерзлый грунт класть недопустимо! Немедленно гони бульдозер, убери комья, разогрей поверхность!

Очередной самосвал тоже доставил мороженый грунт.

— Свези грунт в отвал и не смей такой принимать! — приказал Федор водителю.

— Какой грузит экскаватор, такой и везем, — заворчал водитель. — Да и где там, впотьмах, разберешь, какой грунт… Нам кубы надо давать, мы за кубы деньги получаем…

Какая безответственность, думал Федор. На плотине нарушается технология, а начальника смены нет! Особенно возмутило его то, что и рабочие и бригадир так спокойно, безразлично относятся к нарушениям. Они или не понимают, или просто не знают, как важно не допустить попадания мерзлого грунта в плотину. Значит, Кипарисов не требует строго соблюдения технологии. Надо собрать его смену и еще раз проинструктировать. А что же разгильдяй Мишка Поленов, прораб карьера, смотрит, отгружая на плотину мороженый грунт? Придется поехать к нему, потребовать, чтобы не подводил нас.

Организовав работу на плотине, Федор пошел в прорабскую. Отряхивая в коридорчике снег с валенок, за дверью своего кабинета услышал голос Кипарисова, нараспев читавшего стихи: