Николай Мординов - Весенняя пора

Послышался смех. Обычно остроумный Эрдэлир растерянно заморгал.

— А ведь брат-то мой Роман — умница, точно знает, где восток, а где запад! — насмешливо заявил Михаил Егоров.

Он стоял, прислонившись к стене покосившегося и поросшего грибком дома наслежного управления, в тени которого шло общее собрание.

— А как он насчет севера и юга? — серьезно спросил Эрдэлир.

— Этого он еще пока не знает, но года через три, думаю, и это узнает! — в тон ему ответил Михаил.

Роман встал и под общий хохот ушел.

Из-за того, что Роман после смерти Григория разорил его семью, Михаил крупно поссорился с ним и с тех пор не упускал случая поиздеваться над своим разбогатевшим братом. Прежде Роман весьма равнодушно относился к насмешкам Михаила, а теперь ничего не стоило вывести его из состояния спокойствия, — он боялся буквально всего, а в особенности прихода красных. Он внезапно закрыл свою лавку, упрятал собранную пушнину и масло и ходил, тревожно озираясь, ни в ком не находя сочувствия.

Собрание было шумным. Бедняки кричали, требуя распределения земли подушно. Тут же поблизости шумели дети, состязаясь в прыжках и, как обычно, споря, кто перепрыгнул, кто недопрыгнул, а кто наступил на самую черту. Среди соревнующихся Никита выделялся особой бойкостью, хотя прыгал хуже многих.

Никуша Сыгаев и Лука Веселов даже охрипли, пытаясь установить порядок. Наконец Никуша предложил избрать «издавна красного» Луку Веселова, как называл себя сам Губастый, председателем наслежного совдепа.

Послышались первые, еще довольно робкие возгласы протеста.

Афанас Матвеев выступил, сказав, что Лука никогда не был и не будет красным, что он просто хулиганил, когда называл себя красным, чтобы очернить большевиков в глазах народа. Тут даже дети притихли, прислушиваясь к спору.

— Ты сын трапезника! — вскочил Лука, стуча кулаком по столу. — Поэтому ты защищаешь царя и попа, тебе не нравится, что я…

— Не надо Луку, раз так хочет Никуша! — мальчишески тоненьким голосом закричал Никита, выдвигаясь вперед. — Никуша — эсер, а эсеры — враги красных.

— Я тебя, мальчик, увезу с собой в управу, — пригрозил Никуша, — там тебе твой язык обратно в рот засунут. Я секретарь улусного совета. Я красный, вот, смотри! — И Никуша показал на красный бант, приколотый к его груди.

— То-то вы с Судовым, услыхав про победу красных, хвосты подняли да в лес подались, как коровы в жару!

Поднялся хохот.

— Уши ему надрать! — заорал Лука и шагнул в сторону ребят.

— А разве уши только у бедняков имеются? У богатых, думаешь, не найдутся? — прогудел Василий Тохорон.

Лука остановился, поднял с земли какую-то бумажку, делая вид, что он именно за ней и шел, и вернулся к столу.

— Ты уходи отсюда, играй подальше, а то с тобой беды не оберешься, — тревожно зашептал Егордан, подходя к Никите.

Ребята немного отошли.

После долгих споров и препирательств избрали председателем наслежного совета Афанаса Матвеева, а членами — Дмитрия Эрдэлира, Ивана Малого, Егора Найына и Луку Веселова. Никуша уехал, сказав, что вопрос о распределении земли будет решать каждый наслег по своему усмотрению.

— Я беру свой Дулгалах, — заявил Егордан, — и всех, кто туда сунется, буду угощать кулаками! Другой земли мне не надо… Я пошел! Никита! — крикнул он в сторону игравших невдалеке ребят. — Идем домой!

А в тени его юрты, дожидаясь хозяина, спал Федор Веселов.

— Все на собрания ходишь, Егордан? — сказал Федор, когда его разбудили. — Ну чего ты добиваешься? — спросил он, открывая пустые глазницы и поглаживая голову. — Бери, пожалуйста, свой Дулгалах, я и без собраний тебе его возвращаю… Есть ли еще что-нибудь у тебя, Егордан, на сердце, что могло бы нас рассорить?

— Если возвращаешь мне мой Дулгалах, то ссориться нам не из-за чего, — просияв, ответил Егордан.

— Вот и хорошо. Все надо миром улаживать, а не криками на собраниях.

В середине августа 1918 года до наслега дошла весть о том, что город «побелел» и все теперь будет так, как было до красных.

Оказалось, что посланный тогда из Якутска навстречу белым красный отряд был разбит в неравном бою в верховьях Лены свежими силами колчаковцев. Вскоре белые заняли Якутск.

Специальная следственная комиссия «по делам большевиков» бросала в тюрьму всех, кто принимал участие в установлении советской власти в городе.

Повсюду свирепствовали белогвардейцы, именовавшие себя представителями «временного сибирского правительства». В Нагыле тоже образовалась колчаковская земская управа, ее возглавил Никуша Сыгаев. Судов стал начальником улусной милиции.

А в Талбинском наслеге первое время все оставалось по-прежнему. Но потом пришел приказ о немедленном возвращении «незаконно» скошенного сена с «захваченных» при большевиках участков. Афанас и его друзья отказались выполнить этот приказ. За это Афанас Матвеев был смещен улусной управой с должности. Руководство наслегом перешло в руки Луки Веселова, Павла Семенова и Романа Егорова, вновь открывшего свою лавку. И уж теперь Роман Егоров не упускал случая отомстить беднякам за свой прежний испуг.

Егордан слыхал про городские события, но считал, что лично его это не касается. Он трудился на возвращенном добрым Федором Веселовым Дулгалахе и уже поставил там небывалое количество — около ста — отборных копен. Он был очень доволен тем, что отказывался в свое время от другой земли, которую теперь все равно пришлось бы вернуть.

Разговоры о том, что идет борьба между богатыми и бедными, он не любил слушать, и на этой почве все чаще и чаще возникали споры между ним и Никитой. Егордан говорил, что борьба идет, должно быть, между добрыми людьми, которые за народ, и злыми, жадными, которые только о своем брюхе думают. Но богачи тоже бывают добрыми, а бедняки злыми, — он, Егордан, таких знает. Вернул же ему добрый человек Федор Веселов несправедливо отнятую у него землю. А вот Роман Егоров, который с поля угнал его вола, — это действительно злой и жадный человек. Но разве не злой человек и бедняк Федот, брат Эрдэлира? Ведь он все наперекор бедноте делает! А каким страшным словом он обозвал как-то свою жену, тихую Лукерью! А сколько раз на свою мать кричал! Да мало ли злых людей среди бедняков, таких вот, вроде Федота! Но и среди богачей добряки, вроде милой Анчик и Федора Веселова, тоже найдутся.

Но однажды утром в голове у бедного Егордана все перевернулось.

Он занял у Андрея Бутукая вола, взял с собой старика отца и Никиту, и они все трое направились в Дулгалах стоговать сено. Шли они, мирно беседуя между собой, но на краю покоса, словно по команде, остановились с разинутыми от удивления ртами. Возле веселовской избы вырастал большой стог. Поверху, утаптывая сено, с вилами в руке важно расхаживал долговязый Семен Веселов и что-то гнусаво бормотал сидевшему у основания стога слепому Федору. В стороне Федот накладывал копны в сани, а Давыд затем подводил волов к Семену и, свалив груз, возвращался обратно. Маленький толстяк Петруха граблями собирал оброненное сено. Люди работали поспешно, слаженно. Неподалеку у разворошенной копны топтался, опустив морду, оседланный конь Федора.